Илл: Дактилоскопическая карта арестованной Карсавиной Ирины Львовны. 13.03.1948 г.
Новые материалы к биографии Л.П. Карсавина.
Часть первая.
Конечный адрес жизненного пути Льва Платоновича Карсавина – станция Абезь в Коми АССР указан во всех справочных зарубежных и отечественных изданиях научного и популярного характера. В качестве еще одной знаковой биографической точки сообщается о дате ареста этого русского ученого, религиозного философа и поэта – 9 июля 1949 г. Однако сведения об обстоятельствах, предшествовавших этому событию и подкрепленные документально, отсутствуют.
Последнее не случайно, поскольку точечные сообщения о них рассыпаны по сотням страниц самых разных документов, хранящихся в литовских архивах. По настоящий день нет даже внятного изложения основных вех послевоенной биографии Карсавина в период с 1944 по 1949 гг. Если попытаться свести основные сообщения о его жизни в этом интервале, имеющиеся к настоящему времени в отечественных и литовских источниках, результат будет пестрить обилием противоречий и несовпадений, очевидными фантазиями[1] и несуразностями. Общим для всех его разноформатных элементов, пожалуй, будет только один признак – уже упомянутое отсутствие ссылок на документы, подтверждающие то или иное утверждение.
Существующая лакуна в биографии одного из самых значительных фигур отечественной мысли – определенный нонсенс в истории русской философии, тем более, что российские исследователи в течение трех десятилетий имели свободный доступ к литовским архивам, и только недавно они стали нам недоступны. Конечно, полноценная работа в этих архивах и раньше предполагала знание литовского языка, чтобы свободно ориентироваться в обширных каталогах фондов, ведь многое из имеющего прямое отношение к жизни Карсавина, находится в собраниях документов лиц, непосредственно с ним связанных.
Несколько лет назад в одну из очередных поездок в Вильнюс счастливая возможность принять помощь старшего друга – светлой памяти Георгия Васильевича Сеземана[2], свободно владевшего литовским, помогла автору настоящей публикации в основном восстановить недостающую цепь событий послевоенного периода жизни Льва Платоновича и его семьи в Литве. Георгий Сеземан был очень заинтересованным исследователем биографии своего именитого отца – профессора Василия Эмильевича Сеземана[3], дружившего с Карсавиным в Каунасе и Вильнюсе. Судьбы этих русских профессоров Каунасского, а затем и Вильнюсского университетов были тесно связаны, а необоснованные преследования не только имели общие причины, но и высветили высоту духовных качеств каждого.
Первое, что обращает на себя внимание, это несовпадающее по быстроте и жесткости реагирование органов советской власти на двух равных по степени влиятельности идеологов евразийства – П.Н. Савицкого[4] и Л.П. Карсавина. Оба они оказались в положении граждан СССР, как только Красная армия с боями взяла Вильнюс, а затем Прагу, и это означало, что почти мгновенную их настигаемость репрессивной партийно-государственной машиной. С Савицким так и произошло: он был арестован 21 мая 1945 г., т.е. всего через десять дней после освобождения Праги[5]. А вот Карсавина большевистская власть, казалось бы, необъяснимым образом «терпела» целых пять (!) лет, приняв решение об аресте только 6 июля 1949 г.[6]
Конечно, рядом с этим вопросом сам собой возникает и второй: по каким причинам сам Карсавин принял решение остаться в Вильнюсе и не уехал, как мог бы, перебраться во Францию, несмотря на уговоры В. Креве-Мицкявичюса и др. Русская исследовательница из Литвы И.С. Арефьева зафиксировала воспоминания об этом дочери Л.П. Карсавина Сусанны Львовны: «Из Каунаса приехал давнишний знакомый отца профессор Винцас Креве. Но Лев Платонович наотрез отказывался ехать с коллегами: «Почему?» – никак не мог понять В. Креве. – «Потому, что русские победили». – «Ну и что из этого?» – «Победа должна сделать их лучше», — рассуждал Карсавин. – «Напротив, – возражал В. Креве, – они должны стать хуже и еще больнее кусаться…» – «Не думаю, – отвечал Лев Платонович, – они должны измениться»[7].
При этом и он, и власть не могли забыть такого капитального факта, как то, что высылка произошла при самом активном личном участии В.И Ленина и сопровождалась предупреждением каждого изгнанника о расстреле в случае возращения назад в СССР[8]? По словам Сусанны Львовны помнили и родные Льва Платоновича: «Уговаривали отца ехать и мать с Ириной, предчувствуя, что нас ждет с приходом большевиков». «Не жди, — говорила мать, — второй раз они нас не помилуют, как в 1922 году» [Арефьева 2007a].
Трудно заподозрить чекистов в какой-либо лояльности по отношению к Карсавину, ее и не было: секретное наблюдение за ним производилось еще с 1939-го по 1940 гг., когда было открыто и добросовестно заполнялось специальное персональное оперативное дело[9]. Так, например, 6 декабря 1940 г. в эту папку легло секретное донесение: «В своих лекциях КАРСАВИН делает выводы, противоречащие основам марксизма-ленинизма, например, он утверждает, что в древние времена не было классовой борьбы и классовая борьба началась только в 19-м веке, что немецкая нация не способна к революции, а национальная вражда происходит не на базе эксплуатации»[10]. Как только Вильнюс в 13 июля 1944 г. был освобожден и стал контролироваться силами литовского управления НКВД/МГБ, прежний режим надзора был восстановлен[11], и копии довоенных документов из центральных архивов ведомства были доставлены в Литву.
10 октября 1944 г. один из осведомителей, закрепленных за Львом Платоновичем, сообщил, что Карсавин рассказал ему о своем визите в управление НКВД/МГБ Литовской ССР. Формальным предлогом вызова была пропажа ценных вещей, вывезенных, по сведениям чекистов, бывшим директором художественного музея. В действительности разговор быстро перешел к настойчивым предложениям стать осведомителем, сопровождавшимися угрозой ареста в случае отказа[12].
Скорее всего, проницательный Карсавин разглядел тайную миссию собеседника и в качестве паллиатива допустил дозированную конкретику в отношении профессорского состава Вильнюсского университета. В секретном донесении слова Льва Платоновича приведены дословно, но перепечатаны в сводный обзорный документ с грубыми ошибками:
Они настроены по отношению к новой России с глухой, а иногда и неглухой враждебностью. Это глубоко националистический и шофинистический народец <…> Если ставить вопрос во всей широте и откровенности, то главный узел литовского национализма среди профессуры и ученых кругов следует искать в Наркомпроссе Литвы в лице наркома ЖУГЖДА[13].
Именно от Наркомпроса исходят назначения густо отдающие шовинизмом и гонением на нелитовских профессоров и ученых. Например, русские ученые АБРАМОВИЧ[14] и СОКОЛОВ[15], знающие и способные люди, остаются не у дел, а малознающий КАРСАКАС[16] выдвигается на ответственную работу.
Эта последовательная и твердо проводящаяся линия исходит от ЖУГЖДЫ…
В состоявшейся беседе, происходившей на квартире КАРСАВИНА, последний, определяя состояние дел в Вильнюсском Госуниверситете, заявил, что состав профессоров не отвечает даже минимальным требованиям высшего учебного заведения. Он указал, что Наркомпрос грубо и неумело проводит в профессора людей, который явно не доросли до профессорского звания. В пример КАРСАВИН привел БАЛЬДЖЮСА.
БАЛЬДЖЮСА КАРСАВИН охарактеризовал как человека невежественного, несоответствующего званию доцента[17].
После того, как при первой встрече Карсавин уклонился от сотрудничества, офицер стал докучать его посещениями. При этом майор все настойчивее требовал сведения о конкретных людях и продолжил всячески запугивать. Как можно понять по тексту доноса, Карсавин попытался вывернуться из щекотливого положения, и решил задеть самолюбие офицера, чтобы отбить у того охоту для «доверительных» встреч. При очередном посещении Лев Платонович в глаза заявил своему визитеру:
«Я хорошо понимаю необходимость помогать органам государственной безопасности и как русский человек сам чувствую эту обязанность, в особенности в обстановке военного времени, но я не могу превратиться в сексота, в агентишку. Я готов помочь чем и как могу, но в таком случае мне хотелось бы иметь дело с человеком, который бы меня понимал. Все советские люди должны бороться с врагом и помогать органам и я недумаю отказываться помогать, но это нужно делать толково»[18].
ДАЛЕЕ С ПОЛНЫМ ТЕКСТОМ МОЖНО ОЗНАКОМИТЬСЯ В
журнале Вестник РГГУ: «Философия, социология, искусствоведение» № 4, часть 2 за 2023 г.
ПРИМЕЧАНИЯК ДАННОЙ ЧАСТИ ТЕКСТА:
[1] Пример таких фантазий легко обнаружить в Сети в многократной растиражированной статье «Русский философ в Литве: A CASE STUDY. Как становятся «Литовским Платоном». В ней среди прочего собраны «свидетельств очевидцев», густо замешанные на капризах памяти и романтической загрунтовкой образа Карсавина вкупе с очевидной идеализацией литовского периода его жизни. По-человечески понятно желание уважаемого автора сохранить хоть какие-то живые воспоминания, но большинство их, к сожалению, приходится относить к жанру личных литературного творчества на основе слухов и множественных пересказов. См. Хоружий С. С. Русский философ в Литве: a case study. // Русский мiръ. 2008. N 1. С. 188 – 201.
[2] Сеземан Георгий Васильевич (1945-2022), советский, литовский химик-технолог, кандидат хим. наук.
[3] Сеземан Василий Эмильевич (1884–1963), философ, публицист. В 1909 г. выпускник Санкт-Петербургского университета, где сдружился с Николаем Гартманом (1882-1950). В 1909 г. командирован в Германию, изучал философию в Марбурге и Берлине. С 1913 г. приват-доцент Петербургского университета. В 1921 г. эмигрировал в Финляндию, с 1922 г. жил в Германии, с 1923 г. по приглашению работал в Каунасском университете, с 1940 г. профессор Вильнюсского университета. Сотрудничал с евразийцами, регулярно участвовал в евразийских изданиях, в том числе под псевдонимом В. Чухнин. В 1946–1947 гг. оказывал материальную помощь Савицкому, находящемуся в заключении. В 1947 г. оформил советское гражданство. В 1950 г. арестован приговорен к 15 годам заключения. В 1956 г. освобожден, в 1958 г. реабилитирован. До самой смерти преподавал логику и эстетику в Вильнюсском университете.
[4] Савицкий Петр Николаевич (1895-1968), географ, экономист, геополитик, поэт, один из основателей и теоретиков евразийства. Юность провел в родном Чернигове, опубликовал много статей по краеведению и народному искусству. Воспитанник Петроградского политехнического института имени Петра Великого. Входил в правительства Деникина и Врангеля в качестве заместителя министра иностранных дел, затем эмигрировал в Константинополь, затем перебрался в Болгарию и в 1921 г. в Чехословакию, где получил место приват-доцента русского юридического факультета в Праге. В 1921 г. сблизился с Н.С. Трубецким, стал его единомышленником и посвятил себя евразийскому движению. После размежевания с «левым» крылом евразийства, известного в литературе под названием «Кламарский раскол», был единоличным лидером оставшейся части движения. В годы Великой Отечественной войны работал директором гимназии в оккупированной немцами Праге. С 1945 по 1956 гг. отбывал наказание по ст. 58 УК РСФСР в Дубровлаге. После освобождения вернулся в Чехословакию, где еще раз арестовывался властями страны за публицистическую деятельность в зарубежных изданиях, но вскоре был отпущен.
[5] И это при том, что, как обоснованно предполагает М.В. Соколов на основании материалов Следственного дела П.Н. Савицкого, последний заключил со следователями своеобразную сделку об откровенных показаниях в обмен на спасение от голодной смерти оставшейся на свободе семьи. См.: Соколов М.В. Евразиец пишет генералиссимусу. (По материалам архивно-следственного дела П. Н. Савицкого). // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник за 2012—2014 год. М.: Издатель Модест Колеров, 2015. С. 505 – 506.
[6] Ошибки нет: именно 6.07.1949 г. были поставлены первые подписи под Постановлением на арест и Постановлением об избрании меры пресечения Л.П. Карсавина, 7.07.1949 г. оба документа санкционировал прокурор Литовской ССР. Арест был произведен 8.07.1949 г. Самого арестованного познакомили под роспись с Постановлением об избрании меры пресечения на следующий день после ареста. См.: Уголовное (следственное) дело Л. Карсавина. L. Karsavino baudžiamoji byla / Lietuvos ypatingasis archyvas (Особый архив Литвы). F. К.-1. Оп. 58, b. П-11972-ЛИ. Л. 2, 2об.; 3, 3об.
К делу приложены три пакета с отдельно нумерованными документами. На каждом из 3-х пакетов имеются рукописные надписи синими чернилами – соответственно «№1. Вещественные доказательствами арестованного Карсавина Л.П.» «№2 Вещественные доказательства арестованного Карсавина Л.П.», Пакет №3 с надписью «Для председательствующего на особом Совещании при МГБ СССР». Рукописная пагинация документов в Деле выполнена простым карандашом, в пакетах исполнена чернилами или карандашом, всегда двойная – частично числовая, частично буквенная-числовая, во всех случаях через дефис.
В настоящей статье при цитировании архивных документов или указании их названий в сносках воспроизводится орфография, стилистика и пунктуация, использование строчных и прописных букв, а также прямых и наклонных шрифтов, подчеркиваний в том виде, в каком все это используется в первоисточниках.
Далее для краткости именуется «Дело Карсавина».
Пакеты с документами в Деле Карсавина далее соответственно именуются «Пакет №1», «Пакет №2», «Пакет №3».
[7] Литовский журналист-исследователь Арефьева Ирина Степановна (1943 – 2020) получила доступ к. документам литовских архивов в 1990-х гг. одной из первых. В то время бо́льшая их часть была не разобрана и не описана, нас состоянии фондов лежала печать предстоящей организации архивного дела в Литве на новых принципах после выхода страны из состава СССР. К сожалению, многие из документов хранились тогда в делах в отдельных пакетах в хаотичном виде, не были пронумерованы, подшиты и учтены. На волне острого общественного интереса и поспешного стремления предать огласке многие архивные дела, связанные с националистическим движением, осуждением по ст. 58 УК РСФСР и т.п., они продолжительное время выдавались по запросам частных лиц и принимались обратно на хранение целыми папками без должного учета количества содержащихся в них листов. Печальным результатом этого стали факты хищений и утрата некоторых наиболее интересных и важных документов, в том числе, проливающих свет на важные обстоятельства судьбы Л.П. и И.Л. Карсавиных.
Вместе с тем, тщательное сличение автором настоящей статьи большинства процитированных И.С. Арефьевой архивных источников с сохранившимися до настоящего времени архивными документами, подтверждает точность использованных ею цитат и точность передачи фактов Для нас это стало достаточным основанием, чтобы приравнять статьи И.С. Арефьевой к научно достоверному источнику, и, следовательно, использовать цитированные ею фрагменты документов фактическую информацию, оставив за рамками собственно авторский текст И.С. Арефьевой, ее личные оценки и характеристики событий, связанные с героями ее публикаций [Арефьева 2007a, Арефьева 2007b].
[8] О непосредственной личной роли В.И. Ленина в высылке философов, ученых и литераторов в 1922 г. и прочих обстоятельствах см. подробнее: Квакин А.В. Высылка интеллигенции в 1922–1923 годы: мифы и реальность. // Гуманитарные науки. 2013, №1 (9). С. 93 – 106.
[9] МЕМОРАНДУМ. По материалам дела-формуляр «АЛХИМИК». // Пакет № 2.. Л. 8-15. Машинопись. Далее: «Меморандум Карсавина». Текст машинописный табличный: в левом столбце агентурное имя «Источника» [агента или осведомителя] и дата донесения; в правом – перепечатанный текст сообщения. Пагинация двойная, рукописная, проставлена, вероятнее всего, следователем.
[10] Там же.
[11] Там же.
[12] Там же. Л. 8-15 – 8-16.
[13] Жюгжда Юозас Ионович (1893–1979), советский хозяйственный, государственный и политический деятель, член ВКП(б) с 1947 г. Выпускник Московского университета. Прошел путь от учителя до вице-президента АН Литовской ССР, директора института истории АН Литовской ССР. С 1944 по 1949 гг. был народным комиссаром и министром просвещения ЛССР. Отсутствие специального исторического образования и степени не помешало ему преподавать историю в Вильнюсском университете с 1944 по 1949 гг.
По мнению литовского академика В. Меркиса, много лет работавшего с Ю.И. Жюгждой, последний был двуличным приспособленцем, глубоко неискренним в своих идеологических и национальных взглядах. См.: Lietuvos istorijos mokslo patriarchui profesoriui vytautui merkiui atminti. / Mokslo Lietuva, 2012, spalio, 10. URL: http://mokslolietuva.lt/2012/10/lietuvos-istorijos-mokslo-patriarchui-profesoriui-vytautui-merkiui-atminti-2/ (дата обращения 20.10.2023).
[14] Абрамович Дмитрий Иванович (1873 – 1955), историк русской литературы, филолог-славист и палеограф, источниковед, член-корреспондент АН РСФСР, затем СССР. Воспитанник Санкт-Петербургской духовной академии. С 1927 по 1932 гг. был заключенным Соловецкого лагеря. С 1944 г. преподавал историю русского литературного языка в Вильнюсском университете.
После войны Д.И. Абрамович занимал одну комнату непосредственно в профессорской квартире Л.П. Карсавина. См. подробнее: Кулешов В. И. Неожиданная встреча в Л.П. Карсавиным. // Вопросы философии, 1995, № 10. С. 174.
Этот факт также подтверждается документальным источником: ПРОТОКОЛ ДОПРОСА Обвиняемого КАРСАВИНА Льва Платоновича 29 октября 1949 года. / Дело Карсавина. Л.176.
[15] Соколов Йонас (1892 – 1966), литовский филолог, педагог и поэт. Выпускник Московского университета. С 1944 г. старший преподаватель затем доцент Вильнюсского университета. В 1945 г. возглавил кафедру русского языка, но почти сразу по необъявленным причинам был уволен с работы. Вскоре восстановлен. В 1950 г. вновь был уволен как не обеспечивший преподавание на основе марксизма-ленинизма.
[16] Корсакас Костас Пранович (1909 – 1986), литовский советский поэт, критик, литературовед и общественный деятель, академик Академии наук Литовской ССР с 1949 г. В 1944 г. был профессором кафедры литовской литературы Вильнюсского университета и тогда же стал деканом историко-филологического факультета, оставался таковым до 1956 г. Одновременно с 1946 г. работал директором Института литовского языка и литературы АН Литовской ССР. С 1959 по 1963 гг. был заместителем председателя Верховного Совета Литовской ССР.
[17] Меморандум Карсавина. Л. 8-17.
[18] Там же. Л. 8-16.