Илл.: Тайная вечеря. Работа о. Софрония. Фреска из храма преп. Силуана Афонского, Эссекс, Англия. 1987 г.
Каждая эпоха выбирает язык самоописания, в соответствии с господствующими представлениями о развитии общества и тех целях, которые оно ставит перед собой. Так, например, для XIX века слово «прогресс» было ключевым для описания социальности. Разнились акценты: кто-то сетовал на недостаточность прогрессивных процессов, другие бодро и с энтузиазмом рапортовали об удовлетворительных результатах и радужных перспективах. В любом случае, будущее представлялось как эпоха исполнения вековых чаяний, причем время в сознании энтузиастов сокращалось. Многие считали, что уже следующее поколение увидит нечто небывалое и прекрасное, вроде исчезновения преступности, бедности, разврата и проч. После мировых воин в Европе осторожный скепсис в отношении будущего сменился на тревожные ожидания, в то время как в СССР самоописание и ожидания будущего «застряли» в парадигме XIX в. с его наивной верой в прогресс и эволюцию социальной сферы, которая «всегда» ведет к лучшему и, главное, на благо трудящихся. Не стоит долго рассуждать о том, что бытование таких представлений было довольно искусственным, поскольку оно базировалось на дезинформации и не понимании, вернее, отсутствии грамотных исследований в области футурологии и здравой, трезвой оценки окружающей действительности. После того, как стена невежества рухнула и СССР оказался открыт (и беззащитен) миру, на смену бодрой веры в коммунизм воцарилось уныние, рассуждения о кризисе современной социальности, философии, образования, науки, духовности, – одним словом, всех мыслимым сфер человеческого бытия.
Слово «кризис» (и его смысловые производные: «проблемы», «упадок», «деградация», «тупик» и проч.) стало так же характерно для нашего времени, как слово «прогресс» для века позапрошлого. В XX веке шла непрерывная «борьба» – на всех фронтах и буквально за все на свете, начиная от борьбы на производстве или борьбы с природой, от которой никто не желал ждать «милостей» и до борьбы за мир во всем мире, а также борьбы с «акулами империализма и капитализма», или – на другом идеологическом полюсе – борьбы с коммунистической пропагандой. Борьба исчерпала себя, прогресс в научной сфере превратился в совершенствование техники (за которой явно не поспевала нравственная и культурная среда), а вот кризис – вдруг разразился на всех фронтах: политический, экономический, кинематографический, театральный, философский… какой угодно. Вероятно, в спекуляциях на эту тему много преувеличений, как и XIX в. явно перестарался с превознесением «прогресса», а XX в. – в абсолютизации «борьбы».
Сейчас в прессе, в публицистике, в медийном пространстве озвучивают такое количество проблем, какое, казалось бы, человечество не знало испокон веков. Но какие проблемы действительно важны, а какие – только следствие корневых, а какие – не более чем фантом? Так, например, на Западе раздувают гендерную «проблему», страстно борются с сексизмом и гендерным неравноправием. Со стороны эта тема кажется надуманной, но в эпицентре борьбы с этой «проблемой» так не считают. Для того, чтобы оценить современные кризисы и проблемы со стороны (взгляд со стороны, как правило, свободен от пристрастий) я обратилась к духовно-аскетической традиции, в частности, к пастырским трудам архим. Софрония (Сахарова) (1896-1993), которого можно назвать нашим современником. К сожалению, до сих пор его труды не оценены по достоинству в России, хотя в Греции, на Афоне, в странах Запада, где проходило его служение духовника, он пользуется огромным авторитетом. Константинопольский патриархат в настоящее время рассматривает вопрос о канонизации о. Софрония.
Архим. Софроний сочетает в себе образованность и аскетизм, широту взглядов и любовь к России. Он был одним из плеяды замечательнейших художников своего времени, учеником Ильи Машкова и Петра Кончаловского, но самое большое влияние на него оказал Василий Кандинский. Вероятно, именно Кандинский, провозгласивший начало эры абстрактного искусства, с его увлеченностью восточной мистикой, повлиял на Сергея Сахарова (так в миру звали о. Софрония), когда тот увлекся поисками Сверхличного Абсолюта. Около восьми лет Сергей Сахаров практиковал медитацию, изучал опыт восточной духовности и отошел от церкви. Он не отверг Христа, но попытался найти путь, как он тогда думал, более совершенный, свободный от психологизма, как тогда он понял заповедь «любите друг друга». Только через восемь лет ему открылась истина: любовь онтологична, она есть сущность природы Бога и самого человека. Пытаясь уйти от личности и от любви, человек уходит в пустоту, его постигает распад душевных сил.
Сергей Сахаров до ухода в монастырь был не просто увлечен, но почти одержим живописью, для него весь мир был – в красках, в цвете, в фактуре. В мастерской Машкова-Кандинского давали великолепную подготовку, но в центре внимания находился П. Сезанн, его манера была ориентиром для художников этой студии. Кандинский же пошел путем модернизма и абстракционизма, которые только зарождались на Западе, в то время как Россия стала лидером этих художественных направлений. Русские художники очень быстро прошли этапы изучения кубизма, лучизма, конструктивизма, постимпрессионизма, и этот же путь проделал и Сергей Сахаров. Нужно понимать, что это были не просто технические приемы, но за каждым направлением искусства стояла школа, философия, определенное понимание бытия.
Сергей Сахаров общался не только с художниками, имена которых сейчас известны, чьи картины хранятся в Третьяковской галерее и Эрмитаже. Это был круг интеллектуалов, включающий поэтов (таких как К. Бальмонт), философов, общественных деятелей. Он был человеком Серебряного века, принадлежал эпохе блестящего расцвета русской культуры, сам был из среды состоятельных людей (в центре Москвы, кстати, сохранился особняк семьи Сахаровых, который находится на ул. Гиляровского). Сергей Сахаров был очевидцем открытия русской иконы и художественной имитации ее – «Черного квадрата» К. Малевича, он дружил или учился у тех, кто основывал художественные объединения «Бытие» и «Бубновый валет», состоял в Московском союзе художников с 1918 г., участвовал в спорах по поводу абстракционизма и реализма, производительного и сопутствующего труда в искусстве.
После революции его два раза арестовывают, он чудом избежал расстрела. К моменту эмиграции из Советской России Сергей Сахаров был уже признанным мастером, его работы выставлялись в Париже вместе с работами Гогена, Виктора Дюпона, Сериа, Дориньяка, Бара-Левро, Эль Греко, Мане. Критики сравнивали картины Сахарова с работами Луи Рикара (1823-73), который был предвестником символизма и копировал технику старых мастеров. Почти все ранние картины Сергея Сахарова в настоящее время утрачены, сохранились только поздние работы периода, когда он трудился как иконописец в созданной им обители св. Иоанна Предтечи (Эссекс, Англия).
В расцвете карьеры, на взлете славы он уходит в монастырь. Это был обет отречения от САМОГО ЦЕННОГО в его жизни, поскольку, по свидетельству художников-практиков, для настоящего художника не творить – подобно смерти, небытию. Само творчество дает художнику огромный душевный подъем, в теле происходит выброс эндорфинов, ощущается состояние парения, не говоря уже о комфортности нахождения в своей социальной и интеллектуальной среде. Через подвиг отречения от искусства и десятилетия покаяния Сергей Сахаров, ставший о. Софронием, достиг высокого духовного уровня, стал сотаинником преп. Силуана Афонского, одного из самых известных святых XX в. Именно о. Софроний открыл миру преп. Силуана, написав книгу о нем и издав его сочинения. В России о. Софроний мало известен как духовник и пастырь, его знают как автора книги о старце Силуане и как писателя-мистика. Тем не менее, это несправедливо по отношению к его пастырскому наследию: он был духовником обители ап. Павла на Афоне (первый в истории случай, когда русского пригласили в греческий монастырь в качестве духовника!), окормлял афонских пустынников и скитских насельников. После переезда в Европу служил при Русском доме Сент-Женевьев де-Буа, издавал вместе с В.Н. Лосским журнал «Вестник русского западноевропейского экзархата», окормлял русских эмигрантов, среди которых было множество людей с именами – от Н.М. Зернова до семьи адмирала Колчака. В созданном им монастыре собрались люди 18 национальностей, в качестве гостей приезжали простые люди и творцы современной культуры, как, например, композитор Арво Пярт, создавший по произведениям преп. Силуана музыкальную композицию «Плач Адама». Таким образом, пастырский опыт о. Софрония трудно переоценить, он видел современность очень глубоко, понимал самую сущность проблем современных людей, поскольку вся его домонашеская жизнь прошла в эпицентре творческого круга людей, ковавших быт, философию и мировоззрение модернизма.
Самой главной проблемой современности он считал утерю веры: «…в настоящее время в христианских странах в силу увлечения рационализмом наблюдается или совершенный отпад от веры, или усвоение пантеистического мировоззрения»[1]. Что есть вера в понимании о. Софрония? В первую очередь она есть «высочайшая интуиция»[2]. Вера не тождественна знанию, начитанности, но предполагает личную встречу с высшей реальностью: «Одна рассудочная вера в бытие Бога еще не спасительна…не приводит к подлинному, бытийному познанию Бога, которое требует всей полноты нашего пребывания в Слове Божием»[3]. Таким образом, вера есть интуиция духа, вне дискурсивного рассуждения воспринимающая реальность духовного мира всей полнотой душевных сил. Одновременно, навстречу человеческой интуиции движется энергия Бога: «ВЕРУ христианскую возможно определить как исходящую от Бога силу-энергию, связующую нас с Ним»[4]. Таким образом, о. Софроний дает исихасткое, синергийное определение веры, которая исходит не только от человека, но и от Бога. Точка встречи этих энергий знаменует рождение веры: «вера есть явление духовного плана, связанное с божественным бытием. Живая вера ощущается как внутренне вдохновение, как присутствие внутри нас Духа Божиего». Именно поэтому, для о. Софрония вера может и должна быть духовным творчеством. Трагедия современного человека в том, что он утратил навык трансцендирования, навык отсыла своего духовного внимания туда, где происходит встреча с Богом. Это связано с трансформацией сознания современного человека, о чем речь пойдет ниже.
Казалось бы, определение о. Софрония отличается от классического определения ап. Павла: «Вера есть обличение невидимых вещей» (Евр. 11, 3). Однако стоит вдуматься в само определение ап. Павла, как противоречие окажется мнимым: «невидимые вещи» не даны в разуме и чувстве, но вера, как некий дополнительный орган внутреннего восприятия, дает возможность человеку увидеть и ощутить нечто такое, что выходит за границы видимого мира, является «вещами невидимыми». Это и есть не что иное, как мистическая интуиция, сверхрациональное постижение «невидимого». Это очень близко тому, о чем говорит о. Софроний, который использует язык современных понятий и святоотеческого, исихастского богословия.
Вторым важнейшим истоком современных антропологических проблем о. Софроний считает отсутствие опыта детской веры. Этому способствуют безрелигиозные семьи, в которых ребенок очень рано лишается детской непосредственности, становится циничен, расчетлив, рационален, поскольку так построено современное воспитание и образование. Ребенка очень рано стараются включить в социальные, «взрослые» отношения, торжествует установка на раннее развитие интеллекта в ущерб созерцательному, поэтическому взгляду на мир. Работающие матери не дают детям достаточно тепла и ласки. Происходит деградация человека во всех планах: «Современники наши не обладают выдержкой, ни физической, ни психической… замечается приход, скорее, образованных людей, развитых интеллектуально, но воспитавшихся в условиях едва ли не совсем безмолитвенных, и которые лишены духовных опытов, свойственных младенцам, детям, юношам и так далее»[5]. «Дети нашего времени стали неспособны к вере»[6].
Одно из следствий такого перекоса – появление множества душевнобольных и людей с неврозами: «Потрясенные чрезвычайными трудностями современной жизни», эти люди глубоко страдают, сокрушенные жестокостью нашей пресловутой цивилизации»[7]. Люди находятся в аду, созданном их собственными «противоречивыми страстями», поэтому «Часто видят вещи в диаметрально противоположном освещении, подобно фотографическому негативу»[8], с чем часто сталкивается духовник, который пытается таким людям помочь. Работать с такими людьми сложно: они или не доверяют никакому слову священника, видят в его желании служить ближнему мелкую заинтересованность или корысть, или наоборот, требуют к себе внимания и заботы, которые превышают силы пастыря.
Как причиной, так и следствием всех указанных процессов стало смещение внутреннего внимания человека, трансформация его сознания: «В нашу эпоху человечество устремлено к внешнему познанию с такой силой, как никогда раньше. … Весь строй современной жизни, весь порядок воспитания и обучения подрастающих поколений таковы, что ум человека непрестанно вырывается вовне и после многих лет такого действия становится почти совершенно неспособным созерцать свой внутренний мир, живой образ Живого Бога»[9]. «Мы все стали “невеждами” при всем исключительно умноженном росте всякого рода познаний, усвоенных каждым из нас в нашей интенсивной работе»[10], потому что книг и знаний так много, что человек не в состоянии охватить за жизнь даже свою область знаний. Знания стали несоизмеримы с человеком, так что каждый может считать себя невеждой, независимо от количества приобретенных знаний.
Одна из главных и действительных проблем современности – уныние и отчаяние: «Самый большой грех нашего времени в том, что люди погрузились в отчаяние и уже не верят в воскресение. Смерть человека для них представляется полной смертью, уничтожением»[11]. Всем очевидна «Бессмысленность современной жизни»[12], поскольку смысл рождается только от соприкосновения с Вечным. Между тем, христианство (и многие другие религии и даже некоторые внерелигиозные мировоззрения) утверждает, что «Наше рождение и затем рост на Земле есть не что иное, как творческий процесс, в течение которого мы усваиваем бытие в доступной нам мере, в надежде, что не завершенное здесь познание будет восполнено до совершенства за пределами этой формы нашего существования»[13].
Современная жизнь ведет к деперсонализации, когда человек не решает для себя проблему смысла жизни, любви, творчества, естественности своего поведения. «В своем упадочном состоянии деперсонализированные мужчины и женщины, скорее male и female, подчиняться “законам природы”»[14]– т. е. происходит превращение человека в животное вследствие утраты персонального начала. Персональное начало дается как плод веры, в молитве к Богу лицом к Лицу. Для христианина стоит важнейшая задача: «До последнего дыхания мы будем проводить нашу жизнь в сознании, что Бог нас видит, так чтобы ничего у нас не было имперсонального, безличного…. И в этом наша задача – чтобы жизнь Бога стала нашей жизнью»[15].
Общаясь с людьми в Европе о. Софроний отмечал, что современные люди нетерпеливы: «То, что монахам давалось десятилетиями плача, люди современные думают получить за короткий промежуток времени, а иногда за несколько часов приятной “богословской» беседы”»[16]. Дух нетерпения стал характерным признаком современности: получить здесь, сейчас и сполна. Между тем духовный рост совершается крайне медленно: «Слово Христа пришло из других измерений бытия и для усвоения человеком требуются чрезвычайные усилия», трансформация ума, сердца, воли. «Наш путь медленный: мы, которые наследуем через родителей наших смерть греховную, перерождаемся не сразу… надо быть терпеливым: пять лет – еще мало, десять лет – еще мало, двадцать лет – еще недостаточно, сорок лет – и этого может не хватить, еще надо терпеть и никак не сдаваться»[17].
Вследствие духовной и физической слабости, отсутствия веры, неукорененности в духовном и творческом измерении, современные люди с трудом переносят скорби и болезни: «На Святой Горе я значительно легче встречался с больными монахами, чем по приезде в Европу с живущими в миру. Первые (монахи) внутренне обращены к Богу, и все переводилось в духовный план. В Европе же превалируют психические напряжения; благодаря чему вынуждается духовник проявлять соучастие в том же плане, чтобы помогать людям»[18]. То, за что на Афоне монахи приносили благодарение (например, за ниспосланную болезнь), сокрушает современных людей в миру.
Подводя итог сказанному, можно отметить, что современные люди в массе своей утратили способность к трансцендированию, выходу за пределы своего ограниченного бытия. Способность к трансцендированию лежит в основе творческого процесса, модулирует личное пространство, возможно, поэтому современность так скудна плодами в области творчества. Подобных взглядов на творческий процесс и веру придерживался о. Павел Флоренский и А.Ф. Лосев. Для Флоренского культура вырастает из культа и с оскудением последнего гибнет, поскольку ее исток и питательная среда исчезает. На долю человека остается фантазия и знания, умение комбинировать уже бывшие прежде формы. Учитывая, что сознание человека больно, не причастно трансцендированию в область прекрасного и вечного, фантазия порождает образы безобразного, скучного и дисгармоничного. Можно предположить, что с утратой веры и перемещением внимания вовне человеческое сознание претерпевает некоторую трансформацию. Это вряд ли способствует ощущению счастья, гармонии и полноты, иначе бы наша эпоха не трубила бы с такой настойчивостью о кризисах и проблемах.
Сложность ситуации усугубляется в том, что разум, освобожденный от оков традиции, восстает против церкви в ее земном явлении. С тревогой о. Софроний отмечает это явление, подчеркивая, что в своем земном, историческом бытии церковь не может в полноте явить истину: «Трагедия современности, да и прошлых веков, в неспособности воспринять Христово Откровение в его истинном Духе, в его подлинных измерениях»[19]. Из-за этого бунт естественной совести против извращения христианства исторической церковью приобретает размеры богоборчества и отрицания институций. В глубине этого явления зачастую лежит жажда подлинной церковности, неискаженной истины. Искусство веры заключается в том, чтобы не выплеснуть вместе с водой и ребенка, т.е. через трансцендирование узреть связь времен и Вечности с церковью в ее земном странствии, неизбежно искажающем Откровение, которое не от мира сего.
Описывая противоречивые страсти и болезни современного человека, о. Софроний в своих пастырских трудах говорит именно о душевном уровне, а не о духовном. О духовных проблемах и духовном пути, который «немногие находят» (Мф. 7, 14) он писал, например, в книге «Старец Силуан» и «Видеть Бога как Он есть», но эти книги в настоящее время нельзя считать осмысленными, прочитанными, изученными как они того заслуживают. Как сказал ап. Павел: «но не прежде духовное, но душевное, потом же духовное» (1Кор. 15, 46). Чтобы взойти на высоту духовной добродетели, нужно построить сначала дом душевный – который складывается из психического и неврологического здоровья, усвоения основ культуры, погружения в мир прекрасного и подлинного искусства, поэзии, философии. Это только начало на пути к духовной жизни для современного человека. И о. Софроний является одним из маяков на этом прекрасном пути.
РЕДАКЦИЯ «РУСОФИЛА» сердечно благодарит за содействие Генерального директора Издательства «ДарЪ» НИНУ СЕРГЕЕВНУ ПЕРЕСЛЕГИНУ.
[1] Архим. Софроний (Сахаров). Таинство христианской жизни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2009. С. 13.
[2] Там же. С. 59.
[3] Там же. С. 88.
[4] Там же. С. 92.
[5] Там же, С. 51.
[6] Там же. С. 140.
[7] Там же. О молитве. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2003. С. 186. С. 85.
[8] Там же. С. 104.
[9] Там же. С. Таинство христианской жизни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2009. С.158-159.
[10] Там же. С. 168.
[11] Там же. С. 140.
[12] Там же. С. 148.
[13] Архим. Софроний (Сахаров). О молитве. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2003. С. 186.
[14] Архим. Софроний (Сахаров). Таинство христианской жизни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2009. С. 145.
[15] Архим. Софроний (Сахаров). Духовные беседы. Т. 2. Эссекс-Москва, 2007. С. 146.
[16] Архим. Софроний (Сахаров). О молитве. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2003. С. 106.
[17]Архим. Софроний (Сахаров). Духовные беседы. Т. 2. Эссекс-Москва, 2007. С. 146.
[18] Архим. Софроний (Сахаров). О молитве. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2003. С. 110.
[19] Архим. Софроний (Сахаров). Таинство христианской жизни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2009. С. 148.
Публикацию подготовил Владимир Шаронов.