Илл.: Христос спускается к Адаму. /Фреска в монастыре Сан-Марко, Флоренция/. Фра Беато Анжелико. 1440-1441.
Мир можно изучать, не думая о Боге. Фома Аквинский отмечал это как второе обстоятельство наряду со злом и страданием в мире, затрудняющее убеждать в бытии Бога. Издавна говорили: «молись так, будто все зависит от Бога, а действуй так, будто все зависит от тебя». Потом с Гуго Гроция и после религиозных войн между католиками и протестантами стали использовать в политике, потом все шире и шире призыв изучать мир и действовать в нем по принципу «Etsi Deus non daretur», даже если бы Бог не существовал.
Наука, техника, промышленная революция создали условия для широкого распространения по-новому благополучной жизни. Столетиями отождествляли естественный разум с наукой и только в новейшее время обнаружился между ними разрыв, внеся в христианство невиданную до того проблему «естественной теологии». Но и сегодня мы слепо отождествляем традиционное понимание благополучия с новым культивированным благополучием, в эпоху которого мы живем. Наше осознание проблем своей практической жизни отстает от осознания нами проблем нашей теории. Как естественный разум относится к науке, так благополучие в традиционном, прошлом, в том числе и христианском его понимание относится к новому благополучию нашей эпохи. Как научное сознание соблазняет к сциентизму, культу науки, ведущему к безбожию, так новое благополучие соблазняет к его культу, безразличному к религии. Проблема культа благополучной жизни аналогична проблеме культа научного познания. В основе проблемы науки – ее автономия, независимости от теологии и философии. Благополучная жизнь опасным образом отделяет нас от христианских требований жизни.
Нелегко понять, что такое наука, но нельзя отрицать ее значение, впадая в мракобесие. Также надо, если не впадаем в изуверство, признать и значение нового благополучия, но надо видеть его духовную проблему.
Уже два столетия назад Лаплас ответил на вопрос Наполеона, где место Богу в его научной картине мира: «Я не нуждаюсь в этой гипотезе». Сегодня многие неверующие на приглашение к разговору о Боге ответят: «Это меня просто не интересует!». Религиозные вопросы вне сферы их интересов и внимания. Таков новый культ нового благополучия. Многим фанатичным поклонникам науки все сразу ясно о религии. Для науки Бога нет, а наука, как очевидно им — высшая форма познания. Незачем и думать о религии. Человек так научно и благополучно мыслит и живет, что ему не думается о Боге. Слепой культ науки – основная теоретическая общественно-культурная причина современного безбожия. Слепой и расслабляющий культ благополучия – основная практическая общественно-культурная причина современного безбожия. Ощутив вдруг устрашающую, бездонную тайну жизни, люди религиозно пробуждаются. Перед смертью и в страданиях также. Благополучная жизнь, тем более вырастающий на ее почве азарт достичь большего благополучия, тревога лишиться имеющегося, усыпляет и подавляет религиозные интересы. При этом жизненно-практический культ благополучия исторически оказался более живуч, чем теоретический культ науки. Вера в «научный атеизм» отошла в прошлое к эпохе Просвещения, задержавшись в России. Фанатический и наивный «научный атеизм» на Западе сменился нигилизмом. В Западной культуре признан «методический атеизм» науки, наука уже не ставит себя на место философии и теологии. Но культ благополучия, отбивающий интерес к Богу, прочно царит в умах людей Запада. Озабоченность земными интересами, как бы ни старались теологи, вроде Пауля Тиллиха, вытесняет, как на Западе, так и у нас, озабоченность Богом.
Часто наша христианская апологетика заявляет, что наука не мешает верить, поскольку есть верующие ученые. Также думают, что и благополучие не мешает верить, когда есть благополучно живущие верующие люди. И в том и в другом случае подразумевают, как было веками в христианстве, что не верят только по глупости, по ожесточению, отупению сердца. Не было речи, которую повел Карл Ранер, об «анонимном христианстве» неверующих.
Когда благополучные люди не интересуются религией, проповедники напоминают им о страданиях, несчастьях, краткости жизни, о смерти. Так напоминают сциентисту, что за пределами науки есть то, о чем наука не знает, — надо просто выйти за пределы науки.
Но наука может по-своему смотреть на все, не признает своих границ и не думает о Боге. Слепой культ благополучия, Комфорта также не знает своих границ, не думая о смерти, о страданиях. Пока есть хорошая, благополучная, комфортная жизнь, надо – говорят благополучные люди — радоваться ей, «жить, чтобы жить», не отравляя себе жизнь скорбными предчувствиями ее конца или бед. Наука изучает мир так, будто Бога нет. Благополучие живет так, будто смерти нет, нет бездны греха и страданий. Проповедники могут говорить, что это — легкомыслие, подобное тому, когда не видят ничего за пределами науки. Но если сообразить, что наука по-своему готова судить обо всем, что стало ее предметом, что в своих пределах она никаких для себя пределов не признает, то можно заметить, что и культ благополучия также может ощущать себя ничем не ограниченным. Наш философ Семен Франк говорит, что как все можно видеть через зеркало, так и наука может все видеть по-своему. Наука превращает все, на что смотрит, в свой предмет. Надо уже выйти за пределы науки, чтобы видеть ее границы. Внутри науки ее границы ей не видны и для науки их нет. Все благополучно внутри сферы благополучия, сама смерть обернута в мягкое одеяло. Что ни говори благополучному человеку о страданиях, бедах, смерти — это на него действует не более, чем на сциентиста разговоры о границах науки.
Соблазн слепого культа науки, сциентизма, как всякое глубокое заблуждение, цепляется корнем за истину и скрывает за собой серьезную проблему. Сегодня теологи и философы признают правомерную автономию науки, отказываются решать ее собственные проблемы (равно, как и ученым запрещено с позиции науки решать вопросы теологии и философии). Но что такое наука с ее автономией? Это далеко еще не ясно для теологии и философии. В прошлом теологи признавали относительную, теономную автономию науки и, конечно, значение естественного разума в отношениях человека с Богом. Но что значит автономия науки, какова роль нашего собственного естественного познания при Откровении, каково значение «естественной теологии» — это стало самой острой теологической проблемой в последнее столетие. Но надо заметить, что так обстоит дело и с вопросом о значении и ценности здешней жизни. Библия учит о творении Богом реального мира, а на вершине его — свободного человека. Новый Завет требует от нас строгой ответственности за милосердную заботу о «ближних» в нашей земной жизни, утверждая, таким образом, ее значение. А если вдуматься в ряд таких текстов Нового Завета, как притча о страшном Суде в 25 главе Матфея, завершающие слова молитвы Господней (Мф.6:14), то можно говорить об абсолютном и автономном значении земных забот.
Часто наша проповедь обличает беспечного в своем благополучии современного человека в легкомыслии и глупости. Издавна говорили, что вера в Бога требует иметь «память смертную» и быть готовым к страданиям. Но подумаем о детях. С ними мы должны говорить о религии, но «зрелищем смерти, печали детское сердце грешно возмущать». На ребенка не обрушить со всей силой учение о грехе человека, о зле, безобразиях. Скажут: мы — не дети. Верно, но верно и то, что «если не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3). Значение этих слов для нас большее, чем может показаться. Доверчивость детей и способность их чувствовать изумительную глубину жизни есть то, чему более всего угрожают: наше сведение познания к науке, философии — к учению о познании; наше противопоставление веры и знания; наше непонимание того, что такое «познание верой». Детскому доверию и восхищенному переживанию жизни, в чем Писание учит видеть истоки доверия Богу, более всего угрожает наша «взрослая» увлеченность и озабоченность благополучием жизни. Невинность как свобода от «взрослых» пороков озабоченности и страстей – чувствуются нами как чистота души.
Но, конечно, надо, как приходится повторять, отличать науку от слепого ее культа, сциентизма, благополучие — от безумного азарта в стремлении к комфорту и от подавляющей озабоченности благополучием.
Ложь сциентизма цепляется за истину, в науке скрыт христианский смысл, она являет пространство, предоставленное человеческому разуму для самостоятельности и одновременно ясного осознания подвластности Богу самой разумности и свободы нашего разума. За нашей повышенной озабоченностью земными интересами стоит по-новому развитая в Новое время творческая свобода, вдохновением которой современный человек преображает мир. Автономия, самостоятельность сферы жизненных интересов – распахнутое пространство новой ответственности и свободы человека. Благополучие, хотя оно соблазняет забыть о Боге, открыло новое пространство жизненных чувств и покоя, где расцвели наука и гуманизм. А что особенно важно: в условиях благополучия и покоя может не только теряться, но и по-новому раскрываться любовь человека к человеку и к Богу.
С одной стороны, любовь в условиях благополучия, — так страстная романтическая любовь между мужчиной и женщиной — это облегченная любовь, не прошедшая испытания соблазнами, тяжестью жизни. В церкви, особенно католической часто сентиментально, слишком легко говорят о любви Бога. Это не зря настораживает апологетов и проповедников. Дитрих Бонхёффер говорил о «дешевой благодати». Веками один из главных скрытых мотивов противостояния католичества и православия состоял в разных акцентах: на вере в любовь к нам Бога или на страхе Божьем, на обязанности каяться. «Благополучная любовь», как и «благополучная вера» может звучать осудительно, но может и похвально. Любовь по-своему раскрывается в благополучии. Свободная благодарность Богу развивается в условиях благополучия, имея свои достоинства по сравнению с опытом трудных периодов жизни. Дитрих Бонхёффер считал, что когда в христианской проповеди апеллируют к смерти, страданиям, бедам, призывая человека к вере, то его духовно насилуют. В условиях благополучия человек с особенной сознательностью, ответственностью и свободой может прийти к Богу. «Гром не грянет, мужик не перекрестится». Многие в условиях бедствий, угроз, невольно становятся религиозными, но часто: прошли беды – и ничего от религиозности не осталось. Как ни важно вере пройти испытания бедами, но в благополучии есть условия для особенного проявления духовной глубины человека, их может не быть в экстремальных, «пограничных ситуациях».
Христианству нельзя относиться к науке так, чтобы видеть в ней только повод для духовного легкомыслия, хотя она соблазняет к этому. Также и к благополучию. Один монах написал моему другу: «Не верю, что человек станет верующим, пока не падут несчастье на него». Эта распространенная точка зрения практически часто правильна. Многие о Боге не думают, пока «гром не грянет», что-то не обрушится, не навалится. Но есть христианское значение сферы благополучия, здешней земной жизни, не только того, что за гробом в вечности. Вопрос идет в глубину отношения Вечности и времени. Сегодня теологи чувствуют необходимость уточнить традицию, мнение даже таких авторитетов как блаженный Августин. Вечность нельзя противопоставлять времени в платоническом духе. Для христианства одно проникает в другое.
Спорят сегодня, используя научную критику Писания, можно ли из Нового Завета вывести догматику. Один из ключевых пунктов спора: можно ли говорить о предвечном существовании Христа, исходя из слов: «Прежде, чем Авраам Я есть» (Ин. 8: 58). Говорят, что если Христос был прежде Авраама, то уже был в вечности, и открыта дорога к учению о том, что Христос — Бог, к учению о Троице. Но используя научную критику Писания, говорят, что не о времени говорит Христос, а что Он по статусу выше Авраама. Всплывает главный вопрос: как можно говорить о вечности ДО времени? Можно ли мыслить отношение вечности и времени в картине времени и в категории времени?
Вспомним случаи, когда мы сидим в поезде у окна, ожидая, что поезд тронется. Вдруг платформа поехала назад. Мы спохватываемся и одергиваем себя: платформа осталась на месте, а это мы с поездом поехали. Но устами первого впечатления, как «устами младенца глаголет истина». Мы духовно всегда остаемся сами собой и в этом смысле недвижны – это вещи вокруг нас движутся. В отличие от вещей, глубина души прибывает в недвижности, мы остаемся собой: дитя ли, взрослый, старый. В послании к Евреям Благовестие объясняется, как призыв войти в Покой Божий. Вечность — глубина каждого момента во времени. Мы всегда живем только в настоящем. Простую эту мысль продумать — свершить духовный переворот в душе, освободиться от сетей озабоченности. Но нам это, мягко сказать, трудно. Мы можем только мечтать «Мгновение остановись!», не соображая, что останавливаться надо нам. Порабощенные грехом, идолами мы захвачены страстями и заботами, можем отвлеченным умом знать, что в нашей жизни есть только настоящее, но, как говорит Апостол в 7 главе к Римлянам: «умом знаю, а в теле того не нахожу» (Рим. 7:18). В нашем языке настоящее время, в отличие от прошлого и будущего, именуется подлинным «настоящим» временем. Но это остается далеко от наших озабоченных внешними вещами чувств.
Покой как выход в Вечность ценился учителями христианства. Также и благополучие должно быть предметом серьезного нашего внимания. Что оно значит в отношении к Богу как полнота доверия Ему? Автономию покоя, свободу от напряженных духовных переживаний надо понимать по аналогии с автономией науки. На этой автономии спекулирует безбожие, но она имеет христианский смысл. Замыкая в себе, наука заставляет углубленно искать выход за ее пределы. Благополучие само себя разъедает и порабощает заботами. Наш разум отдал себя науке. Как освободиться? Сегодня для нас особенно остро встал вопрос: что такое естественный разум человека при сверхъестественном откровении. Теологи говорят сегодня, что христианское вероучение – «ряд противоречий, скрепленных благодатью». Так же надо теологически углубленно рассмотреть сферу благополучия по ее контрасту с призывами веры к самоотверженности и готовности к страданиям и смерти. Религиозные требования за пределами благополучия должны быть глубже нами осмыслены — по контрасту со сферой благополучия и озабоченности земными интересами, сферой личного и общечеловеческого творческого вдохновения преображать жизнь. Где корень этой проблемы?
Мы живем оценками, нам что-то нравится, что-то нет, что-то хорошо, что-то плохо. Но вот «Бог посетил» нас. Пришли суровые гости: вина́, беда, боль, смерть. Независимо от нашей воли и наших оценок нас выносит за пределы благополучия, беспечности. Открывается то, что с точки зрения благополучных переживаний и оценок ужасает, но что по существу для нас верующих не подлежит оценке как хорошее или плохое, что неподвластно ни нашему уму, ни нашему сердцу. К нам навстречу выходит таинственная воля Божия, выходящая за пределы нашего представления о том, что хорошо или плохо. «Бог посетил» — говорит народная пословица. Страдание, Катастрофа, Смерть абсолютно неприемлемы не только для нашего ума, но и для наших чувств. Но именно так к нам подступает царство Божие, власть Бога над нами и нашей жизнью, царство Божие как царство Креста и благодати Христовой. Открывается путь усвоения и преображения нашей душой Креста Христова и самого Христа. Оценкам решительно приходит конец. Ум и чувства наши умирают в их самоуверенности. Мы сами не можем желать страданий. Но благодатью Божьей мы принимаем их как путь в глубину души и жизни. Страдания всегда страшны, но там, где оценкам нет места, происходит величайшее таинство жизни – углубление ее через страдания. Наша вера вступает на путь решающих испытаний, проявляя готовность к ним, которая всегда остается неготовностью. Вера зовет на путь Христа, но в пограничных ситуациях мы встречаемся с этим призывом в его реальности. Через Крест, неся свой крест, мы должны свободно и покорно принимать то, что больше и сильнее нас, что не можем желать, что заставляет страдать, принимать то, что неприемлемо, понимать то, что непостижимо. Как говорил японский император о капитуляции своей страны: «надо вынести невыносимое». Мы выходим за пределы человеческой оценки, самого глубокого дела нашего разума. «Человеку это невозможно, Богу возможно». Только благодать Божия нам открывает этот путь; и на этом пути она сама открывается как Царство Божие в его силе и славе. Не забудем, что по мнению большинства экзегетов Христос учил не столько о Себе или даже о Своей искупительной жертве, сколько о Царстве Божием как явлении Бога в Его любви.
Предложено вниманию слушателей внеконфессионального семинара. (Санкт-Петербург, 2016)
Публикацию подготовил: Владимир Шаронов.
СВЯЗАННЫЕ МАТЕРИАЛЫ:
ПРИБЛИЗИТЬСЯ К ТАЙНЕ САМОЙ ТАЙНЫ…