Первая часть лекции Анны Резниченко и Владаса Повилайтиса, посвященной Сергею Николаевичу Булгакову для курса по истории русской философии проекта Philoso F.A.Q. Смотреть вторую часть.
Анна Резниченко: Здравствуйте!
Владас Повилайтис: Здравствуйте!
А.Р.: Мы говорили о портрете Эмилия Метнера. В этом доме, в этой комнате, он стоит на мольберте, который принадлежал Михаилу Васильевичу Нестерову – выдающемуся русскому художнику. Реалист, символист – его, наверное, достаточно сложно приписать к какому-то «изму», потому что он сам собой создал отдельную школу, направление в живописи.
Это соседство не случайно, поскольку племянник Эмилия Метнера Андрей Сабуров учился в одном классе с Фёдором Сергеевичем Булгаковым, учеником Нестерова и Корина, выпускником ВХУТЕМАСа и автором тех портретов, о которых я только что говорила. Но знаменит Фёдор Сергеевич даже не тем, что он закончил ВХУТЕМАС и стал ярким художником-реалистом, и даже не своим браком с дочерью Нестерова Натальей Михайловной, — а тем, что он был сыном выдающегося русского философа и богослова Сергея Николаевича Булгакова. Как раз тем самым сыном, тем самым Федей, который остался заложником большевиков. Его «заложничество» было совершенно преднамеренной акцией, потому что при эмиграции из Крыма о. Сергию Булгакову предложили высокий пост в большевистском правительстве – как экономисту, но Булгаков отказался (он пишет об этом в своем «Пражском дневнике»). Большевики боялись, что он займётся политической деятельностью в эмиграции, поскольку сам Сергей Николаевич зарекомендовал себя в свое время как яркий политик. Итак, чтобы не произошло эксцессов, сын Фёдор остался в России и смог приехать на могилу родителей только уже в 60-е годы. Другое дело, что после Крыма и Константинополя о. Сергия Булгакова «человеческая, слишком человеческая» политика интересовала мало: иные задачи он себе ставил, иные горизонты его влекли.
Шкаф, рядом с которым я сижу, пришёл в этот дом после смерти Натальи Михайловны Нестеровой, с которой Геннадий Васильевич Лебедев (бывший директор дурылинского музея. – А.Р.) поддерживал добрые отношения. Принадлежал он либо Михаилу Нестерову, либо Сергею Булгакову (мне приятнее думать, что он принадлежал Сергею Булгакову), — тем не менее, оба эти замечательных человека ходили мимо этого шкафа. С точки зрения высокого декоративно-прикладного искусства этот шкаф ничего особенного собой не представляет: ширпотреб последней трети девятнадцатого столетия, такие шкафы стояли во многих интеллигентских домах. Тем не менее, для нас, безусловно, он очень ценен и дорог, тем более, что концепция и жизнетворчество Дурылина на Булгакова очень сильно ориентированы. Они общались, и общались много, и из этих диалогов – сам Дурылин признаётся в этом – он много вынес.
Наверное, начнём по порядку. Родился Сергей Николаевич Булгаков в городе Ливны Орловской губернии в семье многодетного и бедного кладбищенского священника. Поступил по пути отца в духовное училище, потом в духовную семинарию, но курса не закончил, потому что, опять же, «будучи обуян» юношеским нигилизмом, решил не получать духовного образования. Сдал курс гимназии экстерном и поступил в Московский Императорский университет на юридический факультет, конечно же, на отделение политэкономии. Отучился там, и в качестве лучших учеников-выпускников получил право на стажировку на два года в Германию для «подготовки к профессорскому званию». Переводя на русский современный язык: это означает, что мальчик из провинции, будучи ярким, талантливым и честолюбивым, поступает в университет, выигрывает большой грант на стажировку и едет в Германию. Стажируется. Именно там Булгаков знакомится с Каутским и Бернштейном и входит в круг тогдашнего цвета социал-демократии. И, конечно, уезжал Булгаков марксистом, он был одним из самых первых. Именно его, а не Владимира Ульянова Плеханов называл надеждой и будущим русского марксизма, чего Ульянов никогда забыть не мог, а я, честно говоря, рада, что эти надежды отчасти не сбылись.
Задача молодого Булгакова была не только со всеми перезнакомиться, но и написать диссертацию, которая называлась «Капитализм и земледелие». Суть ее сводилась к тому, чтобы проверить теорию прибавочной стоимости Маркса на примере экономики в аграрных странах, одной из которых является Россия. В результате написания диссертации Булгаков приходит к печальному для марксиста выводу о том, что теория Маркса не работает для аграрных стран. Из этого Булгаков делает простой и ясный вывод, что привлекавшая его в марксизме претензия на научность, а значит на непредвзятость и объективность – необоснована, что это такая же философская доктрина и вера, как и иные другие. И поэтому гораздо интереснее посмотреть на её аутентичные основания, — именно как философской доктрины и веры. Такая позиция сильно осложнила Булгакову жизнь, потому что, когда он привёз из Германии два тома «Капитализма и земледелия» и хотел их сразу защищать как докторскую диссертацию, а не магистерскую, ему «зарубили» докторскую защиту, потому что диссовет был марксистский. Он страшно обиделся, надо сказать. С 1903 года Булгаков в официальных и полуофициальных бумагах указывает свою должность исключительно как «профессора», и это имеет под собой реальные основания: в Киеве, где он некоторое время жил и преподавал (1905-1906), он был, несмотря на отсутствие докторской степени, именно профессором.
Прояснение оснований доктрины и веры марксизма, предпосылки которого заложены уже в «Капитализме и земледелии», осуществляет Булгаков позже, в работе 1906 года «Карл Маркс как религиозный тип». Здесь интересна сама концепция «типа»: «имярек как такой-то тип» – «топовое» название его ранних работ (например, «Иван Карамазов как философский тип», 1901). Это не случайно, это – безусловное влияние веберовской теории «идеального типа». И, конечно, крайне важна замыкающая этот сюжет работа «Апокалиптика и социализм», вошедшая уже в «Два града» (1911), где марксизм рассматривается как крипто-хилиастическая секта.
Надо сказать, что Булгаков всегда обладал хорошим стилем. Он пишет вполне ясно, отчётливо и не без остроумия. Честно говоря, все люди, о которых я сегодня рассказываю – замечательные стилисты, их интересно читать.
В.П.: Булгаков – один из наиболее ярких мыслителей, проделавших знаменитый путь от марксизма к идеализму. Как он этот путь прошёл?
А.Р.: Для Булгакова очень неслучаен знаменитый портрет Нестерова «Философы», где он изображён вместе с Флоренским и который вошёл во все школьные учебники. Он (портрет) связан с концепцией пути. Для Булгакова это — именно путь. Я только одного такого мыслителя знаю, у которого каждые полгода всё меняется, у которого всё постоянно движется. Он постоянно куда-то идёт: ему приходят в голову какие-то мысли, он их о-с-мысляет, проговаривает и – идёт дальше. В 1906 году он – совершенно не тот, которым был 1902 году и совершенно не тот, которым будет в 1910-м. Именно поэтому им так интересно заниматься. А путь у него был через социализм, через кантианство, но кантианство не теоретическое, не гносеологического образца, а через те социальные доктрины, которые были построены на основе кантианства. Потом он увлечется Шеллингом и построит шеллингианскую версию марксизма (в «Философии хозяйства»). И, безусловно, знаковый момент – уже упоминавшаяся публичная лекция «Иван Карамазов как философский тип», где он, и это совершенно очевидно, рассматривает Ивана Карамазова как alter ego. Булгаков первым ставит вопрос о трёх братьях Карамазовых как трёх различных векторах и ипостасях «русской жизни», и выделяет в Иване Карамазове, совершенно критично, тип русского интеллигента. Потом эта тема будет развита в «Вехах».
Хорошей биографии Булгакова у нас до сих пор нет. Лучшая работа, увидевшая свет в Америке и на английском – монография Катерины Евтуховой (Catherine Evtuhov) «The Cross & the Sickle: Sergei Bulgakov and the Fate of Russian Religious Philosophy, 1890-1920», но и она охватывает только первую половину булгаковского пути… Что-то писала я – и это также далеко от совершенства… А лучший сайт, посвященный жизни и творчеству Булгакова, сделали швейцарцы… Да. Мы и правда ленивы и нелюбопытны. Итак, докторскую диссертацию Булгаков защищает только в 1912 году – это «Философия хозяйства», работа, которая сразу же вошла в золотой фонд русской экономической теории и русской философии. В ней впервые появляется тема, которая становится для Булгакова ключевой – это тема Софии, потому что он известен и осуждён был именно как софиолог. София там рассматривается во вполне кантианском ключе как трансцендентальная основа хозяйства. Концепция трансцендентального субъекта переносится на экономику.
В 1910-е годы Булгаков играет ключевую роль в книгоиздательстве «Путь» и Московском религиозно-философском обществе памяти В.С. Соловьева. Очень интересно пишет об этом периоде Андрей Белый, — и это наверное наиболее яркий описательный «портрет» Булгакова, не уступающий знаменитому нестеровскому портрету; это тоже парный портрет – но с Г.А. Рачинским:
«Часто видел я на заседаниях Религиозно-философского общества, как Булгаков склонялся внимательным ухом к Рачинскому, морща лоб и вперяясь перед собой строгими, похожими на вишни глазами; Г.А. Рачинский, бывало, лопочет, обфыркивая его дымом; он же качается покатыми плечами своими, в застегнутом на одну пуговицу сюртуке, и загорается своим очень крепким румянцем на крепких щеках; в Булгакове поражала меня эта строгая серьезность и вспыхивающая из-под нее молодая такая, здоровая стать; впечатление от него, будто ты вошел в свежий, стойкий, смолистый лес, где несет ягодою да хвоей; бывало, слушает; глаза бегают; вдруг сделают стойку над чем-то невидимым; разглядит, и уж после, твердо отрезывая рукою по воздуху, начинает с волнением сдержанным реагировать голосом, деловито и спешно; он по типу мне представлялся орловцем; приглядываясь к жизни Религиозно-философского общества, понял я, что общество это и есть Булгаков, руководящий фразерством Рачинского; что он нарубит рукою в воздухе Г. А. Рачинскому, то тот и выпляшет на заседании»(«Между двух революций»; по-видимому, у Булгакова-оратора был характерный рубящий жест рукой)
Кстати говоря, к этому периоду они уже окончательно расходятся с Бердяевым, и если в 1905 году Андрей Белый называл их «Васенька Белибердяев», то уже в период «Пути», к 1910 году они – Бердяев и Булгаков, — отдельно; их нельзя уже спутать, они уже, по удачному выражению Регулы Цвален, «спутники по разным путям». В 1917 году в «Пути» выходит последняя крупная булгаковская философская работа монографического плана (в России) «Свет Невечерний», задуманная как продолжение «Философии хозяйства».
Принятие священства в 1918 году. Это была абсолютно абсурдная акция, потому что уже было ясно, что новое правительство не потерпит Церковь в том формате, который имело место быть. А к обновленцам, которые были лояльны по отношению к власти, Булгаков, прекрасно понимая основания обновленчества, относился более чем критически. Известна фраза Патриарха Тихона, чьим, говоря современным языком, спичрайтером был Булгаков: «в сюртуке Вы нам нужнее, чем в рясе», — и зная последующую булгаковскую судьбу, остается только удивляться прозорливости Святейшего. Затем – крымский период (1918–1922), когда пишутся важнейшие булгаковские работы, такие как «Философия имени», «Трагедия философии», «Мужское и женское», «Мужское и женское в Божестве», «О св. мощах», до сих пор еще не переизданный критически и провокационный диалог «У стен Херсониса» и ряд более мелких работ. Еще затем – эмиграция через Константинополь в Прагу, видения в храме «Айя-София», струвеанцы, евразийцы, русские психоаналитики – и, с 1924 года – начало софийского скандала. Эмиграция в Париж. Именно в Париже Булгаков становится ключевой фигурой в богословии. Первыми его оценили, как не странно, католики, до сих пор называющие его «русским Фомой» (от православия он получил только «Спор о Софии», и для РПЦЗ он до сих пор еретик). Первые работы о его «Малой» и «Большой» трилогиях появились в католической богословской печати. Булгаков, оказавшись в предвоенном Париже как в духовной пустыне, среди немногих своих не-мнимых собеседников видел Аквината и Августина.
Булгаков пережил в Париже оккупацию и умер в 1944 году от рака горла. Похоронен на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа.
