ИДЕЯ СОФИОПОЛЯ КАК ПРОЕКТ РАЗВИТИЯ КРЫМА

Илл.: Мисхор. Конная прогулка. Карло Боссоли-акварель-1840-е гг.

(Пушкин и Муза поэмы «Бахчисарайский фонтан»)

Спор о Музе «Бахчисарайского Фонтана», или скорее о том, кто поведал Пушкину этот бесхитростный сюжет, не кончен. Размышляя о пушкинской Музе, В. Непомнящий проницательно заметил: Муза у Пушкина – «живая, настоящая, не эмблематическая и не отвлеченно понятийная. И все время меняет облик. То одна женщина, то другая; когда он пишет – он не один».[1] И заключает: «Излишне, пожалуй, говорить о том, что тема и образ прекрасной женщины у него то и дело отбрасывает, как бы сам по себе, тень, очертаниями схожую с Музой».[2]

Разделяя аргументы части пушкинистов в пользу Софии Потоцкой, по мужу Киселевой, мы, однако, утверждаем, что первоисточником легенды, которой Софья сумела зажечь воображение Пушкина, была ее мать Софья Константиновна Потоцкая, известная как «прекрасная гречанка».

В 2014 г. во Франции издана книга, в которой впервые опубликованы письма дюка Ришелье, хранящиеся в Одессе и написанные в период его генерал-губернаторства, 1803-1814 гг.[3] Они собраны в три раздела: 11 писем императрице-матери Марии Федоровне; 88 писем Самуилу Контениусу, чиновнику Ведомства опеки иностранных поселенцев Новороссии; и 67 писем даме исключительной красоты и сложной судьбы, в то время владелице роскошного дворца в Тульчине, графине Софии Потоцкой. Если первые два собрания писем рисуют образ государственного и общественного деятеля, то третье показывает Ришелье как человека в его личной жизни. «Письма, которыми они обменивались в течение многих лет, — говорится в предисловии, — не оставляют никаких сомнений в чувствах, которые они питали друг к другу».[4]

Появление новой книги с публикацией 67 писем из Одессы «дюка» Ришелье, адресованных графине С.К. Потоцкой стало серьезным основанием, чтобы вновь обратиться к этому предмету, тем более что эти письма относятся к раннему периоду освоения Крыма, весьма неравномерно освещенному в мемуарно-эпистолярной литературе. Более того, новая публикация расширяет рамки сюжета, позволяя представить Софию старшую не просто первоисточником легенды о Бахчисарайском фонтане; легенда в сочетании с «фонтаном слез» могут быть рассмотрены как «визитная карточка», поэтическая, или, скорее, «рекламная часть» более широкого проекта «Софиополя, города ученых и поэтов», заинтересованных в изучении Тавриды. Отсюда стремление сделать это достоянием поэзии и настойчивые обращения к Пушкину.

Обратимся к Софии-матери, известной под именем «прекрасной гречанки» или «фанариотки». Польский посол Боскамп-Лясопольский, оценив не только красоту, но и одаренность девушки, нанял ей учителя французского языка и сам дал ей первые уроки дипломатии. Помимо французского, София владела греческим, турецким, польским, русским языками. «София де Витт – талантливый агент, разведчик», считает военный историк В.В. Шигин.[5] Эти свои способности, за которые ее высоко ценил Г.А. Потемкин, она использовала в дальнейшем на благо России. В самый канун русско-турецкой войны 1787-1791 гг. София во главе группы дам и кавалеров была отправлена в увеселительное (а точнее, разведывательное) путешествие на корабле «Екатерина Великая» в Константинополь. Это было довольно опасное путешествие. Напомним, что греки 18-19 вв. видели в России, как державе единоверческой, ведущей последовательную антиосманскую борьбу, главную надежду на восстановление самостоятельного суверенного греческого государства. София, как гречанка, оказавшись в окружении Потемкина, и выполняя его поручения, естественно поддерживала интересы России. Сама она, став женой католика Потоцкого, как истая гречанка оставалась православной, воспитывая в этой вере своих детей.[6] Этим во многом объясняется негативное отношение большинства польской аристократии к ее браку с Потоцким, и особенно гонения и оскорбления со стороны детей от первого брака магната в ходе тяжбы за наследство (см. ниже).

Она запомнится нам как хранитель «семейного» предания о Потоцкой, пленнице крымского хана; как вдохновительница парка «Софиевка»; и, наконец, как инициатор проекта создания города на крымском Южнобережье «Софиополь», реализации которого помешали болезнь и ранняя смерть. Однако масштаб проекта – не просто имение, а город, и его название – Софиополь – заметно выделяют этот замысел среди прочих. Выскажем наши предположения – не чувствуется ли в этом рука «великолепного князя Тавриды» в пору его триумфа? В самом деле, основывать города – его привилегия: Херсон, Николаев – на черноморском побережье; в Тавриде — Севастополь, Симферополь, но Южный берег, исторически населенный греками и опустевший в ходе переселений и миграций конца 18 в., казалось, нуждался в некоем духовно-культурном центре. Вновь основанным на месте античных поселений, ставших татарскими деревушками, городам давались греческие названия. Среди них название Софиополь несло в себе особенно важный смысл в рамках «греческого проекта» Екатерины Великой: если Константинополь был назван в честь византийского императора, то Софиополь напоминал о храме св. Софии – главной святыне византийской столицы, превращенной в мечеть.

Узнав о проекте, его горячо поддержал генерал-губернатор Новороссии Эммануил Осипович Ришелье. В 1807 г. в апреле он посещает Тульчин, знакомится с его хозяйкой, к этому времени (с 1805 г.) вдовой, графиней Софьей Константиновной Потоцкой,[7] которая рассказывает ему о проекте Софиополя. Предполагалась своего рода концессия или «товарищество на паях» для приобретения примерно 100 десятин земли для 50 участников плюс создание «общественных учреждений» и инфраструктуры. Местом создания будущего городка ученых, поэтов и художников предполагались Алупка и прилегающие земли в направлении Симеиза. В какой-то мере проект предвосхитил опыт строительства в начале ХХ века города-курорта, города-сада по специально разработанному плану. Так, в «Истории всемирной архитектуры» упоминался Новый Симеиз, для которого в 1910 году было основано «товарищество на паях» по приобретению участка земли в Батилимане для строительства дачного поселка.[8]

Как человек государственный, озабоченный освоением пустынного Южного берега, Ришелье увидел в этом инициативу, которую следует всячески поддерживать. На будущий, 1808 год летом к очередной инспекционной поездке генерал-губернатора Ришелье в Крым присоединилась графиня Потоцкая. В сентябре 1809 г. и далее название «Софиополь» регулярно появляется в письмах новороссийского губернатора. Поначалу местом его размещения предполагалась именно Алупка, и этим выбором «прекрасная гречанка», несомненно, была обязана Потемкину, особенно ценившему это урочище.

С 1808 по 1811 год они встречались пять раз: во время путешествия в Крым, которое они вдвоем совершили в 1808 г.; во время пребывания Софьи в Одессе весной 1809 г.; между г. Яссы и Тульчином в октябре 1809 г.; в Тульчине в след месяце; и весной 1811 г., когда Ришелье остановился в Тульчине, направляясь в Петербург[i]. Из этого видно, что их отношения были в основном эпистолярными и что жить им пришлось врозь. Каждый из них связан: один – делами управления, другая – тяжбой из-за наследства.

В сентябре 1809 г. и далее это название регулярно появляется в письмах новороссийского губернатора.

104. Я осмотрел место будущего Софиополя и приказал сделать план этой прекрасной долины. Надо, чтобы вы купили ее целиком, это обойдется вам на 2-3 тысячи рублей дороже, но зато какое прелестное урочище. Прошу лишь только позволить мне купить 1-2 десятины для постройки небольшого дома.
105. …Я вижу с удовольствием, что вы не упускаете из виду ваше приобретение в Крыму, и что вы дали Бороздину[ii] необходимую сумму для покупки этого прелестного уголка земли. Я горячо рекомендую, чтобы он сразу же совершил эту покупку. Если вы сможете приехать ближайшим летом, мы сможем уточнить на месте расположение строений, которые вы захотите там сделать.[iii]

Одесса, 28 января 1810.

Далее возникает вопрос цены, которая растет: в письме 122. Акмечеть, 13 мая 1810.

Вообразите, что татары, которые вначале просили 7 тысяч руб за владение, которое вы хотите приобрести в Алупке, теперь хотят получить 10 тысяч. Я не знаю, следует ли идти на эту сделку, но вначале я должен сам посетить место и определить территорию, которая должна вам принадлежать.

Ришелье делает план долины и сообщает, что цена еще подросла. Здесь ему приходит на ум другое место для проекта Софиополя. В письме об этом он упоминает о существовании «Общества», списка лиц будущих участников Софиополя, общественных учреждениях этого городка-курорта.

123. Одесса 22 июня 1810

… Посылаю вам план, о котором вы просили, я сам в течение 15 дней исследовал пешком во всех направлениях территорию. Татары еще не решились на продажу, и, судя по тому, что они мне сказали, цена возрастет до 10-11 тысяч рублей за необходимый участок земли, то есть 50 десятин садов. Но, когда вместе с Бороздиным мы изучали некоторые участки южного побережья, нам пришла в голову другая мысль. В ее пользу говорит список имен тех, кто хочет участвовать в основании Софиополя, и среди них особенно имя адмирала Мордвинова. Долина Ялты, часть которой ему принадлежит, возможно, подошла бы еще лучше, ее променады пространнее и разнообразнее, долина более широкая и лучше подходит к заведению, которое вы проектируете. Надо только убедить адмирала уступить это владение Обществу. Вы примете участие, какое захотите, в общественных учреждениях этого маленького городка, типа Вокзал и Ко, и мы сделаем остальное, разделив лоты на число персон. Адмирал не извлекает почти никакого дохода из этого владения и, пожалуй, согласится продать его за разумную цену. Прошлым и нынешним летом я много раз проезжал по этой долине и восхищен ею. Если такая идея вам нравится, скажите ему об этом; если же нет – я заключу сделку с покупкой садов Алупки. Я ничем не рискую, так как татары едва ли найдут такого хорошего покупателя как вы.

В письме (127) Ришелье отсылает план земли и в письме (128) получает программу Софиополя. Он увлечен проектом освоения Южнобережья с участием избранного общества, но при этом настаивает на долине Ялты.

Весь Крым с нетерпением ждет осуществления вашего проекта Софиополя, это составит эпоху в анналах Тавриды. Но поверьте мне, если вы действительно хотите, чтобы это был городок с 50 домиками, вам подойдет только долина Ялты. Алупка слишком узка и тесна. [9]

Он торопит графиню с решением, поскольку цены растут.

Но тем временем Софья все глубже увязает в болото тяжбы из-за наследства. В наследстве после кончины Станислава Щенсного участвовало на равных правах семеро наследников: София, трое сыновей от первого и трое от второго браков. Мало того, что Софию и ее детей пытаются лишить доли, ее репутацию претенденты всячески стремятся опорочить. Вместо Крыма ей приходится ездить в Петербург.

Ришелье полюбил Крым, куда по долгу службы ездил ежегодно, а порой и дважды в год. Его знание южного берега помогло составить маршрут путешествия Марии Антоновны Нарышкиной, фаворитки Александра I. Нарышкина с 6-летней дочерью Софьей приехала в Одессу летом 1811 г. и 5 сент того же года отправилась в Крым с большой свитой, через Перекоп, Ак-Мечеть, Бахчисарай в Севастополь. «Для дальнейшего пути по южному берегу, — вспоминает Рошешуар, в Балаклаве было приготовлено 80 верховых лошадей и 50 для перевозки багажа и провизии. Везде нас принимали с великими почестями, самые оригинальные праздники устраивались как бы по волшебству: концерты, балы, спектакли Фейерверки… В Гурзуфе мы оставались 5 дней. Там дамы купались и не могли налюбоваться видом на море»[iv].

София Витт / Потоцкая еще при жизни Потемкина увидела и оценила крымские красоты, а также получила от светлейшего в дар многие земли. Но Потемкин скоропостижно умер, не успев многое оформить юридически. Став графиней Потоцкой, она продолжала мечтать об усадьбе и парке в Крыму. Но взамен для нее создали прекрасный парк Софиевка, выбрав неподалеку от Тульчина место, где были скалы и воды, чтобы этот парк был похож, воспроизводил крымские скалы и ущелья.

Однако, как видим, став вдовой в 1805 году, она не оставила крымскую мечту. Но усадьбу с парком сменил проект города-сада. На этот раз ее увлекла идея Яна Потоцкого (1761-1815) о необходимости создания целого городка – Софиополя. Этот выдающийся путешественник, ученый и писатель своего времени набросал целую программу научного изучения Крыма в эссе «Софиополь»[10]. Ян Потоцкий служил при Александре I в Министерстве иностранных дел и много путешествовал. Он принял участие в посольстве в Китай; в Астрахань, описав его в книге «Путешествие по астраханским степям и Кавказу» (1829), возвращаясь оттуда через Кавказ и Крым. Однако о пребывании в Крыму сохранились только фрагменты его дневника. Его крымские впечатления, несомненно, отразились в эссе «Софиополь».

«…От Алупки до Симеиза простирается обширная полоса земли между горами и морем. Именно здесь должен расположиться Софиополь, цветущий город, состоящий из 50 хорошеньких домиков и Вокзала. Здесь отдыхающие смогут найти морское купанье, медицинские услуги, отсутствие снега зимой и пыли летом…  Представляется, что во всех отношениях основание Софиополя заслуживает внимания и поддержки правительства»

София увлеченно рекламировала этот проект. Летом 1811 г. у нее в Тульчине, по пути в Одессу и Крым, остановилась Мария Антоновна Нарышкина с 6-летней дочерью и свитой. Гостивший там граф де Лагард, описывая пышное празднество в честь приезда знаменитой гостьи, фаворитки императора Александра I, в частности, отмечает:

«В течение этих трех дней много было разговоров вокруг плана будущего Софио-поля, и мадам Нарышкина проявила к этому живейший интерес». Далее де Лагард фактически пересказывает содержание эссе Яна Потоцкого» «…Создание Софиополя принесет пользу государству, человечеству и наукам. В самом деле, с точки зрения наук Крым более, нежели какая-либо другая страна Европы, создан для привлечения множества путешественников. Здесь можно видеть кельи, высеченные в скалах, которые и сегодня еще служат убежищем монахам; наконец, жители этих гор сами являются живыми памятниками, требующими изучения… Итак, ты видишь, какой интерес представляет для России этот предполагаемый город, и как друзья мадам Потоцкой должны способствовать проекту, который связывает ее имя со столь благородным предприятием»[v].

В столице София сумела увлечь еще одного поклонника своего проекта – выдающегося архитектора — француза А. Модюи из ближайшего окружения императора

Важной роли Модюи в градостроительной истории Петербурга времён правления императора Александра I рассказывается в книге-исследовании кандидата архитектуры З.В. Юрковой «Архитектор Модюи: идеальная столица в проектах. Петербург императора Александра I».  Антуан Франсуа Модюи (1775-1854), выпускник Французской Королевской академии архитектуры, располагал большим опытом по регулированию городских территорий. Мечтая об архитектурном поприще, А. Модюи по совету и с рекомендацией посла Франции в России Армана де Коленкура, решился отправиться в далекую страну, чтобы попытаться реализовать себя. Он служил в Комитете для строений и гидравлических работ вместе с Бетанкуром, Базеном и Росси, но имя его оказалось незаслуженно забыто, несмотря на большой вклад в создание архитектурного облика города.

По прибытии в Петербург в начале 1810 г. состоялась первая презентация императору его проектов для Васильевского острова и Петербургской стороны. В этом же году Александр I поручил ему проект регулирования и оформления в первую очередь территории перед императорской резиденцией Зимним дворцом, а также Адмиралтейского луга и Исаакиевской площади. Все проекты были одобрены, и архитектор ждал указа о начале работ. Однако из-за резкой смены международной обстановки в канун войны 1812 г. Александр I, вынужденный сосредоточить все усилия и материальные ресурсы на подготовке к военным действиям, предоставил архитектору отпуск. С одобрения императора, знавшего о проекте «Софиополь», архитектор, жаждавший деятельности, был представлен Коленкуром графине Потоцкой. Вот как рассказывает об этом сам архитектор в поэме, изданной отдельной книжкой, «Циркуль и Лира, или две стороны моей жизни.

Стихи, сочиненные для мадам графини С. Потоцкой А.Ф. Модюи».[11] Во введении-обращении к читателю Модюи признается, что подчас чередует циркуль архитектора на лиру поэта. Свои первые яркие петербургские впечатления, где ему довелось служить императору Александру, тонкому ценителю архитектуры, и графине Софии, прекрасной даме с проектом, достойным Аполлона, он счел заслуживающими поэмы (которую сам снабдил комментариями).

Мы опускаем часть, посвященную Петербургу, сосредоточиваясь на проекте Софиополя, которому посвящены стихи 13-17.

Поэма в духе времени предельно мифологизирована[12], причем это не мешает довольно последовательному и узнаваемому изложению хода событий. Так, действиями нашего героя руководит сам Аполлон (а в действительности – все тот же Коленкур), который и привел его к знаменитой красавице,

13. которая также питала в своих мыслях великие проекты.

Здесь бог со своей обычной добротой пожелал  подать мне удивительный знак; его великодушная рука привела меня ко двору этой красавицы, предмету его любви; он самолично представил меня любезной смертной и соблаговолил похвалить ей мои знания и мое усердие; он  сказал ей, что мои чертежи привлекли внимание могущественного Суверена этой земли; что, к сожалению, будучи отвлечен военными заботами, этот государь, знающий толк в искусствах,  предоставляет некоторую свободу моим слабым талантам; что она должна ими воспользоваться и что они ей понравятся. Какой подданный, представленный столь драгоценной рукой, не показался бы достойным в глазах Красавицы? Так и случилось, и я был принят.

С. 14. Достойная во всем Феба, почитаемого ею бога, не откладывая до утра завтрашнего дня, сразу же доверившись моим слабым талантам, она открывает мне свои мысли и объясняет планы.

Под небом, самым прекрасным из тех, что известно Урании[13],.. близ мест, где некогда жила Ифигения, …итак, в прославленном климате, на щедрой почве, столь же прекрасной, сколь и благородной, — София хочет создать приют Дружбы…

София разделит землю между всеми и воздаянием ей будет любовь каждого. Хозяин на своей земле, мирный колонист сможет выстроить дом по своему вкусу, сделав его просторным, удобным или красивым, простым снаружи или искусно украшенным.

А София за свой счет выстроит Вокс-холл[14], где править бал будут удовольствия. Грации почтят его своим изящным присутствием, амуры будут оживлять танцы.

Стр. 15. Порой Каллиопа устроит там свой концерт, и веселый трубадур споет свои стихи; иногда появится труппа Талии с ее безумствами.

Итак, в этих местах любезная веселость будет поддерживать здоровье не менее, чем Гигия[15]. Однако и морская волна, игриво взбегающая на берег, днем и ночью будет предлагать благотворное купание (термы)[16], которое доступно каждому. Такова счастливая мечта, нежная философия, таков проект, занимающий Софию: проект, который одобряет и поддерживает АЛЕКСАНДР. Бог Геликона хочет осуществить его.

На берегу этого моря, на этом побережье поклонница Аполлона желала видеть лишь скромные дома и простые селения, где удовлетворенная душа вкушала бы счастье сладостного уединения. / Где единственными гражданами станут лишь  истинные друзья, желающие еще более укрепить   свои связи; / где, вдали от шума и суеты, / эти друзья соединятся, наслаждаясь очарованием, которое дарит нашим чувствам этот волшебный климат/ и под ясным небом обретут здоровье близ целебных источников Эскулапа и Гигии./ Такова единственная цель Софии, / ее скромные желания. Но ее сердце еще не знает, / сколько смертных явится отовсюду, чтобы поселиться в этом приюте.

Стр.16. Благодаря их участию вскоре возникнет город, / блестящий город: это предсказал Аполлон / и уже в Кларосе[17] это изрек оракул. / Этот верховный оракул сына Юпитера желает, дабы воздать почести Красавице, которую он любит, чтобы ему было дано имя Софио-полис.

…И ты, могущественный бог, избрал меня, / чтобы воздвигнуть стены  Софио-полиса! / Иди, мой друг, сказал он, спеши в Тавриду, ты не заблудишься; Клио укажет тебе дорогу. /Усердно трудись, служа красоте. / Но чтобы сложить стены такого города, драгоценные стены, которым покровительствует сам Аполлон, /Остерегайся поднять на них святотатственную руку: / не следуй моему примеру в отношении Лаомедонта, напротив, следуй примеру Амфиона./ Пусть стены, где будет царить София, будут воздвигнуты чудесным образом, при звуках аккордов, при звуке лиры. Иди, спеши, чтобы через два года я увидел их завершение.

…Поклонница Аполлона, соблаговолите меня уверить! Если это правда, и я должен исполнить это чудо, и связать с ним свою участь, такой великий оракул должен быть подтвержден вашим любезным голосом: скажите одно слово, София, и я, гордясь вашим выбором, выбором Аполлона, милостями Александра, вдохновленный ими, я  смогу все предпринять и заслужить признание муз и искусств: итак, одно слово, о София, прикажите, и я иду.

Но начинается война, с 1814 г. герцог вновь во Франции, став в 1815 г. по предложению российского императора Александра I премьер-министром правительства Людовика XVIII (до 1821 года, с перерывом в 1818—1820). Тем временем София все глубже увязает в болоте тяжбы из-за наследства, защищая права своих детей.

Выбирая место для будущего Софиополя, София объехала Южнобережье от Ласпи до Гурзуфа, причем передвигаясь только верхом; приобрела земли в районе Ласпи-Симеиза, в Мисхоре, Ай-Даниле, близ Симферополя. В 1815 г. она выкупила из казны имение на южном берегу Крыма – знаменитую Массандру, удивительно живописное урочище с целебным воздухом. Сказанное говорит о том, что София мать и ее дочери знали Южнобережье как никто другой, не раз бывали в Бахчисарае, имея возможность не только видеть Ханский дворец с его фонтаном, но и слышать из уст жителей предание о польской пленнице хана.

Исследователи-пушкинисты (Гроссман, Святелик и др.) привели убедительные аргументы, что легенду эту юный Пушкин впервые услышал в семействе Потоцких — графини и двух ее красавиц-дочерей. К этому следует добавить отмеченный Ежи Лойеком факт, что Боскамп-Лясопольский до встречи с Софией в Стамбуле был послом при дворе крымского хана Керим-Гирея, героя будущей поэмы Пушкина. Тетя Софии вышла замуж за купца по имени Главани, который происходил из французской семьи, осевшей в Сицилии. Отец Главани в свое время был консулом Франции при крымском хане. Так протянулась еще одна нить, связавшая Софию с Крымом – ее покровитель Боскамп служил там послом, а свекор ее тетушки, с которой она сохранит связь в течение всей жизни, был там консулом.[18]

Как тонко судьба сплетает свои нити вокруг Пушкина — поэта! К тому времени, когда он появится в Гурзуфе, семья графини Потоцкой уже обосновалась неподалеку в Массандре, приезжая туда на летний отдых.

Любопытно, что название Софиополь, приуроченное к урочищу Массандры, еще долго сохранялось и повторялось путешественниками. В известном путеводителе по Крыму Монтандона 1834 г. сообщалось, что Массандра известна «гигантским проектом, который 15 лет назад был составлен… графиней Софьей Потоцкой, желавшей заложить здесь основание городу».[19] В 1820 г. о том же упомянул Муравьев-Апостол: «Я бы проехал без внимания одно любопытное место, если бы проводник мой не сказал мне,  что тут будет Софиополь. Пышное название!»[20]

Южная ссылка Пушкина имела особый характер, ее и ссылкой назвать было трудно. Во всяком случае, чувствовалась опекающая поэта рука. «Позволительно думать, — отмечает Бертье-Делагард, — «что таковым и было намерение, познакомив поэта с самим Раевским, отправить его с ним на Кавказ и в Крым. Друзья и покровители, отведшие от Пушкина большую долю административной грозы, на том не остановились и постарались доставить ему возможность развлечься, поездив по югу России и повидав новые привлекательные страны».[21] Заранее было известно, что Пушкин поехал в Крым месяцев на пять и что ему дали на дорогу тысячу рублей, по тогдашнему немалую сумму. «Обыкновенно говорят, что Пушкин был послан в ссылку, в изгнание; конечно, поездка была подневольной, но и позволительно думать, что и ссылка Пушкина была совсем особого рода».[22] Если многое было учтено заранее, и о перемещениях и пребывании поэта в Гурзуфе было известно друзьям из писем, то не исключено, что и дамы Потоцкие приурочили свое пребывание в Массандре к этому времени.

В Гурзуфе Пушкин провёл три недели. С кем мог встречаться поэт за это время? Никаких документальных свидетельств тому нет. Однако можно предположить, что во время «гурзуфского сидения» поэта могли иметь место встречи, причем имеющие самое непосредственное отношение к нашему повествованию. Лето 1820 г. София старшая вместе с дочерьми Софьей и Ольгой провела, как обычно, в Одессе и Крыму. На будущий, 1821 год намечалась свадьба дочери Софьи и Павла Дмитриевича Киселева, флигель-адъютанта императора, возглавлявшего штаб Второй армии.[23]

Этот год был чрезвычайно трудным для Софии Потоцкой и двух ее дочерей. Обострились проблемы, связанные с разделом наследства. У Потоцкого от первого брака было 10 детей, и все они не останавливались ни перед чем, чтобы оклеветать и опорочить Софию и ее детей от Потоцкого. Дети от предыдущего брака принадлежали к знатному роду Мнишек, и гречанка из Стамбула, бесправная уже по своему происхождению в Османской империи, якобы не могла, как и ее дети, претендовать на фамилию Потоцких, а тем более на участие в наследстве. О ее настроении в тот период свидетельствует письмо к Станиславу Костке Потоцкому.

«Письмо твое, дорогой кузен, доставило мне большое удовольствие; очень мило с твоей стороны, что ты трактуешь меня как кузину и приятельницу. Я тем более тронута, что давно уже меня не балуют таким образом. После смерти моего мужа у меня отняты звания матери, кузины и тетушки, которыми недавно щедро меня величали. Сразу же после его смерти я стала в семье чужеземной графиней; суди же сам, мой кузен, как глубоко тронули меня все добрые слова, которые ты пишешь. С момента этой тяжкой утраты меня преследуют. Не стану входить в подробности, скажу лишь, что они хотели не больше, не меньше, как объявить мой брак недействительным и признать незаконными моих детей. Этого не удалось, фамилия им была оставлена, тогда захотели лишить их наследства. Завещание моего мужа, написанное его собственной рукой, было признано неосновательным. Вели себя так, что в дело вмешался император, и, слава Богу, теперь уже с этой стороны я спокойна…»[24]

Пасынки Софии-старшей с 1813 г.  вновь оспорили раздел имущества, утвержденный в 1807-1809 гг. А затем в семействе Потоцких разразился громкий скандал, вынудивший графиню с дочерьми оставить Тульчинский дворец.

В 1820 г. средний сын графини Мечислав, известный скандальными выходками, во время отсутствия матери проник в ее покои, забрал все драгоценности, объявил их своей собственностью, а равным образом и дворец. Ни уговоры родных братьев и обеих сестер (старший, Александр, был вызван из Петербурга, где служил в гвардии) не помогли. Всем им вместе с матерью пришлось выехать в Немиров, поместье младшего сына Болеслава.

София Константиновна обратилась с жалобой к Александру I; разгневанный этим позорным поступком, царь готов был сослать его в Тобольск. Братья заступились за Мечислава, и тот принес матери свои извинения. Тульчин остался во владении Мечислава. Графиня-мать с дочерьми поселилась в Умани, периодически выезжая в Петербург по делу о наследстве, что требовало много сил и времени. Отчаянная борьба за признание права ее и детей на участие в наследстве сильно подорвала здоровье Софии.

Когда это, весьма сложное дело, дошло, наконец, до самого «верха», председатель Департамента духовных и гражданских дел, адмирал граф Мордвинов изложил в декабре 1821 г. в письменном виде «Дело графини Потоцкой с пасынками ея», где утверждал «важность и непоколебимость мирового соглашения 1809 года». Это мнение было единогласно принято Департаментом, а затем и большинством Государственного Совета 6 февраля 1822 г., и Высочайше утверждено 9 апреля 1823 г.»[25]

Более того, эта мучительная тяжба, ускорившая болезнь и кончину ответчицы, была признана «напрасной», и с виновников ее следовало взыскать «проторей и убытков», причиненных графине Софии Потоцкой. Признавался и моральный ущерб, нанесенный доброму имени ответчицы.[26]

Скандал с Мечиславом подлил масла в огонь ее противникам, порочившим доброе имя графини, а теперь тень его грозила перекинуться на репутацию дочерей, пока еще остававшихся незамужними. В этой ситуации ожил давний замысел – напомнить Пушкину семейную легенду о юной польской княжне Марии Потоцкой, попавшей в гарем крымского хана, но не изменившей вере. В память о ней и как знак любви и уважения воздвигнут «Фонтан слез» и гробница. Случай был уникальный: поэт находился здесь, в Гурзуфе, и вполне мог совершить поездку в Бахчисарай, чтобы насытиться впечатлениями. Мать чувствовала, что дни ее сочтены, и возлагала надежды и на то, что поэма о Потоцкой, пленнице крымского хана, обещанная когда-то Пушкиным ее дочери Софье, произведет впечатление на общество, борьба за репутацию была особенно важна для ее дочерей, которым предстояло выйти замуж.

Знакомство c поэтом произошло еще в Петербурге. Графиня Софья Константиновна Потоцкая, статс-дама, в 1817-1819 гг. вывозила в свет своих двух дочерей Софью и Ольгу, блиставших на балах Петербурга и Царского Села. Пушкин в это время оканчивал лицей в Царском Селе и, очевидно, там и познакомился с сестрами Потоцкими. Сохранился рисунок Пушкина (ПД № 829 л. 46, помеченный 15 дек. 1818 г.), где он явно вдохновлялся миниатюрой Рокштуля (1817) с портретом Софьи. «Порой чувствуется, — замечает Краваль, — что тот или иной рисунок Пушкина пропитан впечатлениями от какого-либо портрета. Таково изображение Софьи Потоцкой (дочери) в композиции «Поцелуй» — это просто «вариант» миниатюры Рокштуля».[27]

Приводится зарисовка двух Софий Потоцких (ПД № 829 л.58 об., дочь выше) за 1819 г.[28]. Оба рисунка свидетельствуют о знакомстве с Потоцкими и, возможно, даже о посещении их дома – ибо только там поэт мог увидеть миниатюру Рокштуля с портретом молоденькой Софьи.

Софья производила впечатление на поэтов – ее обожали Вяземский, Пушкин, Мицкевич. Ее появление в свете сопровождалось замечаниями Вяземского, сказанными то ли в шутку, то ли всерьез и наверняка предназначавшимися для ушей мужской компании:

«Хороша как Минерва в час похоти».[29]  «В ней все нездешнее, кроме глаз, в которых таится искра земных желаний… Счастлив тот, кто эту искру раздует – в ней таится пожар поэзии».[30] Наверняка их слышал и Пушкин.

Юная Софья, в свою очередь, угадала во вчерашнем лицеисте того, кто сделает «семейное предание» о Марии Потоцкой, пленнице крымского хана, достоянием поэзии. Где-то в 1818-1819 гг. между ними происходила такая беседа, о чем нетрудно прочитать в строках вступления к поэме, не вошедших в окончательный текст:

Исполню я твое желанье

Начну обещанный рассказ…[31]

Или: «Недостаток плана – не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины…» (из письма А. А. Бестужеву от 8 февраля 1824 г.). Наконец, уже после посещения Бахчисарая: «Я еще прежде слышал о странном памятнике влюбленного хана. К***… поэтически описывала мне его, называя этот восточный водомет «la fontaine des larmes» (из письма Дельвигу в декабре 1824 г.)[32]. Или:

Младые девы в той стране

Преданье старины узнали

И скорбный памятник оне

Фонтаном слез именовали.  

Но поначалу гораздо большее впечатление, чем предание, экзотично сплетавшее христианский Запад и мусульманский Восток, произвела на поэта сама рассказчица. Вокруг нее и всей семьи витала таинственная атмосфера Востока, которая так притягивала в эпоху романтизма и знакомства с восточными поэмами Байрона. Да и память о русско-турецких войнах и присоединении Крыма означала непосредственное вторжение культуры Востока в русскую действительность, интерес к нему образованной публики, начиная от мод и кончая литературой. В этом плане мать и дочери Потоцкие, наделенные умом и исключительной красотой, были живым олицетворением образов идеализированной Греции, высвобождающейся из-под османского владычества.

Из другого письма Пушкина Бестужеву от 29 июня 1924 г. следует, что именно эту рассказчицу крымского предания он полюбил тогда «без памяти». Поэт посвятил этой ранней петербургской любви несколько прекрасных стихотворений, где называл это чувство «безумной любовью», «глубокими ранами сердца», «тяжелым сном» своей молодости. Из письма Пушкина брату Льву, написанного летом 1823 года: «… Я не желал бы её (поэму “Бахчисарайский фонтан” — Т.Ф.) напечатать потому, что много места относится к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблен, и что роль Петрарки мне не по нутру…».

Предмет страсти, как водится, был недосягаем. Софье Потоцкой предстояло выйти замуж, причем за человека достойного статуса. Ее женихом стал Павел Дмитриевич Киселев, блестящий представитель гвардии, любимец государя. Оставалось лишь занять место среди поклонников, что было в обычае времени, как и излияние любовных жалоб в стихах, однако на этот раз все оказалось гораздо серьезнее.

Итак, летом 1820 года судьба свела на крымском побережье Пушкина и его недавнюю безответную любовь, 19-летнюю Софью Потоцкую. Мать и дочери остановились в своем любимом имении Массандра, по соседству с Гурзуфом. Сам ли Пушкин не отказал себе в удовольствии посетить Потоцких, или повстречал Софью во время конной прогулки, до которой девушка была большая охотница? О Софье сказано одним из друзей семьи поэтом Красинским: «Больше всего она любит скакать на коне в расшитой греческой куртке». Во всяком случае, обе Софьи были заинтересованы в это встрече.

Софья настаивала на посещении Пушкиным Бахчисарая, совершенно справедливо полагая, что этот живописный, полный экзотики Востока городок и Ханский дворец с фонтаном слез западут в душу поэта, придадут правдивость его произведению. И не ошиблась. Именно этим настояниям обязан поэт, а вместе с ним и мы, тому, что, невзирая на дорожные трудности, он и старый генерал Раевский отправились верхом по Южному берегу, поднялись перевалом Шайтан-Мердвен на плато, навестили Георгиевский монастырь и, минуя Севастополь, прибыли в Бахчисарай. А путь был трудным и даже опасным, недаром семья Раевских осталась в Гурзуфе, предпочитая уехать оттуда через Симферополь. Бертье-Делагард утверждает: «Из Гурзуфа старший Раевский и Пушкин выехали одни, без дам. …Западнее Гурзуфа проезд был возможен только верхом, да и то очень утомительный и небезопасный, там, случалось, теряли лошадей и вьюки».[33] Николай I, вспоминая в 1837 г. Южный берег, каким он его видел в первый раз в 1816 году, говорил, что «тогда не иначе можно было ездить, как только верхом, на привычных лошадях и не редко с опасностью через горы».[34]  Никакое описание не могло заменить этого посещения, и это понял Пушкин, о чем косвенно свидетельствует отрывок из его письма к Вяземскому от 20 дек. 1823 г. из Одессы, где он пишет: «Ты, кажется, собираешься сделать заочное описание Бахчисарая? брось это. Мадригалы Софье Потоцкой, это дело другое». Здесь имена Бахчисарая и Софьи Потоцкой употреблены рядом как почти взаимозаменяемые.

А ведь в пути на Бахчисарай, до последнего поворота его вдохновение продолжали питать образы античные. Поэт и генерал сделали последнюю остановку в Георгиевском монастыре. “Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление”, посещение которого в сознании автора обретает значение своего рода паломничества. Особенно поразили Пушкина показанные ему “баснословные развалины храма Дианы” близ монастыря. Созерцание древних развалин воскресило в поэте божественный дар творческого вдохновения. Он пишет: “Видно, мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических; по крайней мере тут посетили меня рифмы. Я думал стихами”.[35] Опубликованы же они были в 1824 г.

К чему холодные сомненья?

Я верю: здесь был грозный храм,

Где крови жаждущим богам

Дымились жертвоприношенья;

Здесь успокоена была

Вражда свирепой Эвмениды:

Здесь провозвестница Тавриды

На брата руку занесла;

На сих развалинах свершилось

Святое дружбы торжество,

И душ великих божество

Своим созданьем возгордилось.

Софья проявила тонкий поэтический вкус, настаивая на подлинных впечатлениях от Бахчисарая. Возможно, такое «заочное» описание собирался сделать Вяземский, поклонник красоты старшей и младшей Потоцких:

«Мать несравненная! А дочь

Сравнилась с матерью одною»

и назвавший в одном из писем Софью «владычицей моего сердца». У Пушкина теперь было перед ним преимущество: он этот город посетил и оценил неповторимую поэтичность восточного антуража легенды.

Впрочем, Пушкин оставил достаточно прозрачных намеков на имя вдохновительницы своей поэмы. В письме к П.А. Вяземскому от 23 ноября 1823 года из Одессы поэт писал: «Вот тебе, милый и почтенный Асмодей, последняя моя поэма… Если эти бессвязные отрывки покажутся тебе достойными тиснения, то напечатай… Да припиши к «Бахчисараю» маленькое предисловие или послесловие – если не для меня, так для Софьи Киселевой». Поэт нашел оригинальный способ назвать вдохновительницу поэмы и в печати, считает Гроссман: «В приложении он поместил выписку из «Путешествия по Тавриде» И. М. Муравьева-Апостола, которая заканчивалась указанием «на принятое и справедливое мнение, что красота женская есть, так сказать, принадлежность рода Потоцких». Это была явная похвала матери и двум сестрам из этой фамилии — Софье и Ольге, блиставшим в 1818—1819 годах в петербургском свете и при дворе. Сенатор и член Российской академии И. М. Муравьев-Апостол, лично близкий к Александру I, несомненно, знал статс-даму С. К. Потоцкую и ее красавиц-дочерей.[36]

Об этих конных прогулках между Гурзуфом и Массандрой (или Ай-Данилем) не сохранилось ни писем, ни записок. Но зато есть стихи и рисунки поэта.

Там, на брегу, где дремлет лес священный,

Твое я имя повторял,

Там часто я бродил уединенный,

И вдаль глядел… и милой встречи ждал.

Вопреки известной строке «В Юрзуфе жил я сиднем, купался и объедался виноградом…», поэт в час утра безмятежный» направляется верхом мимо Аю-дага:

Когда, в час утра безмятежный,

В горах, дорогою прибрежной,

Привычный конь его бежит,

И зеленеющая влага

Пред ним и блещет и шумит

Вокруг утесов Аю-дага

Описана и встреча с наездницей, которой поэт, помогая сесть на коня, держит стремя. Знаменитый рисунок «Ножка всадницы». Находится в черновой рукописи вступления к поэме «Бахчисарайский фонтан» № 834. Л.1 об. Июль – декабрь 1822. А вот воспоминание о ней в стихах в главе 1-й Евгения Онегина, строфа XXXIV:

 Мне памятно другое время!

 В заветных иногда мечтах

 Держу я счастливое стремя…

 И ножку чувствую в руках;

 Опять кипит воображенье,

 Опять ее прикосновенье

 Зажгло в увядшем сердце кровь,

 Опять тоска, опять любовь!..

 

Другой рисунок – пасущаяся лошадь, виноградная лоза. А в правом углу листа – прелестная склоненная головка.[37]

Эту головку трактовали как вымышленный образ, очевидно за идеальную красоту профиля дамы. Или пытались выпрямить склоненную головку, поставив лист углом и не обращая внимания на то, что локоны неестественно «летят» по диагонали. Но поэту очень нравился образ склоненной над чтением или вышиванием головки со свисающими кудрями. Этот образ повторяется в его стихах «Признание»; в «Каменном госте»

Когда за пяльцами прилежно

Сидите вы, склонясь небрежно,

Глаза и кудри опустя, —

Я в умиленье, молча, нежно

Любуюсь вами, как дитя!..

Когда сюда, на этот гордый гроб

Придете кудри наклонять и плакать.

Но вернемся к нашей амазонке, которая вновь появляется на страницах «Евгения Онегина», в главе, где описано надгробие Ленского на берегу ручья. Уже было отмечено, что детали здесь крымские: сюда «жницы в воду погружать приходят звонкие кувшины», то есть татарские медные водоносы. И скачущая мимо всадница резким движением останавливает коня, чтобы прочесть «простую надпись» на надгробии поэта. Эту «горожанку молодую», всадницу-амазонку Набоков в своих знаменитых комментариях к «Евгению Онегину» называет «ближайшей родственницей пушкинской музы», добавляя, что «юная амазонка в каком-то смысле превратится в Музу главы восьмой».[38]

В этой Музе времен пушкинского романтизма легко, на наш взгляд, угадать прототип – любительницу верховых скачек Софью. С живыми подробностями, вплоть до жеста, изображена эта

…горожанка молодая

В деревне лето провождая,

В тот час, когда стремглав она

Несется по полям одна,

Коня пред ним остановляет,

Ременный повод натянув

И флер от шляпы отвернув,

Глазами беглыми читает

Простую надпись – и слеза

Туманит нежные глаза.

Гробница Ленского незаметно сливается с другой романтической гробницей. Последняя, вошедшая в парковую моду после картины Пуссена «Аркадские пастухи», запечатлелась в сознании поколений загадочной надписью «Et in Arcadia Ego…», то есть, «И я [был] в Аркадии…». Смерть поэта – один из лейтмотивов пушкинского творчества. По наблюдению Б.В.Томашевского, темам смерти, потустороннего бытия, любви и бессмертия посвящен фрагмент неосуществленной элегии или поэмы под названием «Таврида». Если бы Пушкин придал  своему замыслу законченную форму, «Таврида» стала бы одним из самых значительных произведений южного периода, считает Томашевский.[39]  Но Пушкин распорядился своим материалом иначе. В 1823 г. он начал работать над «Евгением Онегиным» и рассыпал его в виде лирических отступлений своего «романа в стихах», придающих ему, по признанию многих критиков, удивительную глубину и красочность. «В романе три героини, — заметил Набоков, — Ольга, Татьяна и пушкинская Муза».[40]

Замечателен еще один отрывок, отражающий крымские воспоминания:

За нею по наклону гор

Я шел дорогой неизвестной

И примечал мой робкий взор

Следы ноги ее прелестной.

Зачем не смел ее следов

Коснуться жаркими устами

Кропя их жгучими слезами…

Нет, никогда средь бурных дней

Мятежной юности моей…

Нет, никогда порыв страстей

Так не терзал души моей!

В 1824 г. в Михайловском он переделал отрывок, включив в пейзаж вместо «горного склона» «морские волны».

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурной чередою

С любовью лечь к ее ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!

Однако в годы пребывания поэта на Юге ему еще удалось увидеться со своей музой. В июне-июле 1823 г. Пушкин был в Одессе, в июле же там была Софья Потоцкая; в сентябре-октябре Пушкин снова был в Одессе, оканчивая в эти месяцы «Бахчисарайский фонтан». С 15 ноября по 14 декабря там гостила у своей сестры Софья Потоцкая-Киселева; теперь поэт мог сообщить ей об окончании «обещанного рассказа» — о переложении в стихи «семейного предания», которое она поведала ему еще в 1818-19 гг. в Петербурге. Своеобразным «документом», свидетельствующим о такой встрече, можно считать женский портрет на черновике 2-й главы «Евгения Онегина», сделанный в ноябре 1823 г. (ПД № 834, лист 42 об., дек. 1823-янв. 1824). Эфрос в 1933 г.  считал его «воображаемым портретом», очевидно за классическую красоту профиля дамы. Сотрудница Пушкинского музея Л.И. Певзнер на основе сравнения имеющихся портретов доказала, что это изображение Софьи Потоцкой. Рисунок возник именно в те два месяца, когда поэт оканчивал «Бахчисарайский фонтан», когда он упоминает о Потоцкой в письмах и когда они встречались в Одессе.[41]

Одесские адреса знакомых Пушкина свидетельствуют, что он был хорошо осведомлен о приездах Софьи Киселевой из Тульчина к сестре Ольге в Одессу. Дом, где часто бывал Пушкин, на углу Конной и Софиевской улиц, был арендован для княгини Вяземской с детьми, неизменной приятельницы и наперсницы сердечных тайн поэта. Этот «дом Давыдовых» находился в одном квартале с дворцом графини Потоцкой, где останавливалась семья Киселевых, приезжая из Тульчина – своей основной резиденции.[42]

Софья Киселева следила за творчеством поэта и за его судьбой, о чем свидетельствуют упоминания в переписке с мужем. Так, в письме к мужу в Петербург от 21 марта 1827 года, она просит доставить ей ряд интересующих ее книг: «Привези также два новых романа Вальтер Скотта и несколько русских поэм Пушкина, как, например, «Бахчисарайский фонтан», «Онегина», новую его Трагедию; а если увидишь его, то передай, что я учу русский язык, чтобы читать его стихи» (франц.) (РГБ, НИОР, ф. 129, к. 12, № 49).

Изложенное позволяет сделать следующие выводы.

Софья Потоцкая-старшая, занимаясь проектом Софиополя и заинтересованная в его популяризации, отдавала себе отчет в необходимости романтичного емкого образа, связанного с Крымом. Поначалу это были образы античного ряда: Ифигения, жрица грозной таврской богини; ее брат Орест с другом Пиладом, обреченные в жертву; торжество дружбы и чудесное спасение. Античным рядом вдохновлен архитектор Модюи, автор поэмы «Циркуль и Лира» с посвящением графине Софии Потоцкой, которому император Александр поручает проект. Позднее София увидела этот образ в легенде о польской пленнице крымского хана и в фонтане, посвященном ее памяти

Эту легенду ее дочь Софья еще в Петербурге рассказала вчерашнему лицеисту, но уже «первому среди русских поэтов» Пушкину, который пообещал сделать ее сюжетом поэмы. Однако обе Софьи сознавали, что без посещения «места действия» — Бахчисарая, дворца и фонтана редкой и неизвестной формы поэма сильно проиграет. Само название «фонтан слез, la fontaine des larmes» — всецело европейская интерпретация.

Появление Пушкина в Гурзуфе в сентябре 1820 г., по соседству с Потоцкими, отдыхавшими в Массандре, давало шанс осуществить этот замысел. Медлить было нельзя: тяжба из-за наследства, подорвавшая здоровье матери, грозила испортить репутацию ее дочерей на выданье. Вторую часть замысла, связанного с проектом Софиополя, взялась осуществить ее дочь Софья. Прекрасная наездница, как и ее мать, Софья младшая (наделенная поэтическим воображением, по словам Вяземского) в ходе верховых прогулок напоминает Пушкину сюжет легенды и убеждает его в необходимости посещения Бахчисарая. «Несказанная прелесть стихов поэмы», отмеченная критиками, во многом объясняется живыми впечатлениями, слившими воедино реальную рассказчицу, легенду, Тавриду и экзотический Восток.

Не меньший успех имел и сам символ Крыма – «фонтан слез», столь удачно выбранный матерью и дочерью Потоцкими. Данью поэме стал ряд архитектурных повторений (не копий!) фонтана слез. В 1840-е годы в Алупкинском дворце Воронцовых был устроен дворик с фонтаном, который называли «Фонтан Марии». Примерно тогда же фонтан слез появился во дворце императрицы Александры Федоровны в Ореанде (сохранилось фото); его автор Штакеншнейдер создал самый роскошный вариант фонтана слез в Павильоннном зале Эрмитажа: по его проекту выполнены 4 одинаковых фонтана, украшенных беломраморными чашами на фоне розово-красных плит. Судя по рисунку Боссоли, существовал он и в доме Ольги Потоцкой в Мисхоре; в доме Юсупова в Коккозе и т. д. Фонтан слез и память о Пушкине и сегодня является конечной целью экскурсий в Бахчисарай.

ССЫЛКИ:

1. Непомнящий B .C. Муза, страсть и политика. Из жизни Пушкина. М., 2008. С. 16.
2. Непомнящий В.С. Указ. Соч., с. 17-18.
3. Lettres d’Odessa du duc de Richelieu, 1803- 1814 [Texte imprimé] / éditées par Elena Polevchtchikova et Dominique Triaire. Centre international d’etude du XVIII siecle. – Ferney-Voltaire, 2014.
4. Lettres d’Odessa du duc de Richelieu… Op. cit. Р. 162.
5. Шигин В. В. Тайный сыск генерала де Витта. М., Вече, 2011. C. 16.
6. Шигин В. В. Указ. соч. С. 5.
7. Lettres d’Odessa du duc de Richelieu… Op. cit., p. 164.
8. В 1910 году было основано «товарищество на паях» но приобретению участка земли в Батилимане для строительства дачного поселка. В коллектив пайщиков вошли известные деятели российской культуры, науки и политики, составившие, по определению современников, товарищество «интеллигентных тружеников»: среди них известные русские писатели В.Г. Короленко и Е.Н. Чириков, врач и литератор С.Я. Елпатьевский, художник И.Я. Билибин — выдающийся мастер книжной графики и сценического рисунка, иллюстраторы произведений русского фольклора, художники-акварелисты отец и сын В.Д. и Д.В. Дервизы и Руднев. Вместе с ними в Батилимане обосновался ряд известнейших отечественных ученых: академик В.И. Вернадский, в то время профессор Московского университета, основоположник геохимии, автор теории биосферы; А.Ф. Иоффе, выдающийся физик, в 1912 году профессор, впоследствии академик АН СССР; автор «Учения о лесе», эколог и известный лесовод-практик профессор Г.Ф. Морозов; известный археолог профессор М.И. Ростовцев, проводивший в Ласпи первые археологические исследования; П.И. Милюков, также оставивший значительное наследие как ученый-историк, но все же более известный как лидер партии конституционных демократов, депутат Государственной думы, впоследствии министр иностранных дел Временного правительства, а также ряд его соратников по партии: профессор Киевского и Московского университетов Е.Н. Трубецкой и общественный деятель, лидер либерального земского движения И.И. Петрункевич. В Батилимане приобрели участки выдающийся теоретик театрального искусства К.С. Станиславский, артисты Московского Художественного театра О.Л. Книппер-Чехова и Л.А. Сулержицкий, звезда русской оперной сцены Е.Я. Цветкова. Помимо перечисленных, среди основателей поселка были инженеры А.В. Кравцов и Редько, юрист Курбатов и др.
9.  Lettres d’Odessa du duc de Richelieu… Op. cit., p. 
10. Sophio-polis sur la cote  méridionale de la Crimée entre Simos (Simeis) et Alupka. De l’Imprimerie Pluchart et Companie. Без даты и подписи. Авторство Яна Потоцкого подтверждает автор научного описания его трудов Доминик Триэр: Triaire D. Oeuvre de Jean Potocki : Inventaire. P. 1985, p. 122. См. «Софиополь» перевод с франц. Фадеевой Т. М. // Татьяна Фадеева.  Две Софии и Пушкин. Симферополь, 2013, с. 105 – 109.
11. Le Compas et la Lyre, ou deux époques de ma vie. Opuscule en vers, composé pour S.E. M-e La comptesse S. Potocka, par A.F. Mauduit. – St-Péterbourg, de l’Imprimerie d’Alexandre Pluchart et Comp. 1810.
12. Хотелось бы подчеркнуть, что в этом аспекте поэма перекликается с ранними стихами Пушкина.
13. Это точное описание и его повторяют те, кто посетил эту прекрасную страну.
14. Увеселительное заведение, преимущественно залы с музыкой и танцами, гульбище». (Прим. пер.).
15. Гигия, дочь Эскулапа, богиня здоровья.
16. Термы (бани). Графиня Потоцкая предполагает устроить различные бани на берегу моря. Архитектор, которому это будет поручено, согласует места их расположения с д-ром Криштоном (Crichton), признанным специалистом. Невдалеке от городка (бурга) имеются минеральные источники и даже грязи с целебными свойствами. Эти места в самом деле предназначены служить здоровью и удовольствиям.
17. Кларос — небольшой античный город, развалины которого сегодня можно видеть в 20 километрах к северо-западу от Эфеса. Достоверно известный примерно с X века до нашей эры, город уже VII веку стал одним из центров культа бога Аполлона: в его честь были возведены храмы, созданы статуи и названы минеральные источники. К оракулу в Кларосе приезжали со всех концов античного мира, в честь Аполлона проводились игры. По преданию, святилище Аполлона в Кларосе основала предсказательница Манто, дочь Тиресия, прорицателя Аполлона в Фивах. После того, как Фивы были разрушены Эпигонами, она попала в плен и была отослана в Дельфы, где получила указание от Аполлона плыть в Ионию и основать там его оракул. Со своей стороны, Павсаний рассказывает, что в древние времена в Карию пришли критяне и стали теснить местное население. А когда тут появились греки, то критский вождь Ракий вступил в брак с прибывшей сюда Манто, дочерью знаменитого фиванского пророка Тиресия. Она-то и ее сын Мопсом стали первыми жрецами этого оракула. Кларосский Аполлон был настолько популярен, что почитался во многих местах, особенно — несколько позднее — в Древнем Риме. (Прим. пер.)
18. Lojek J. Dzieje pięknej bitynki. W-wa, Р. 89.
19. Монтандон  Ш. Путеводитель путешественника по Крыму. 1834. Пер. с франц. Симферополь, 1997. С. 39.
20. Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде. СПб, 1824. С. 162
21. Бертье-Делагард А. Л. Память о Пушкине в Гурзуфе. Симферополь, 1995. С. 87.
22. Бертье-Делагард А. Л. Указ. Соч. С. 88.^[1] Lojek J. Dzieje…Р. 333.
23. Lojek J. Dzieje… Р. 273.М
24. Мордвинов. Дело графини Софии Потоцкой с пасынками ея.// Архив гр. Мордвиновых. Т. 5. С. 502-503.
25. Там же, с. 520.
26. Краваль . А. Рисунки Пушкина как графический дневник. М., 1997. С. 389.
27. Краваль Л. А. Рисунки Пушкина…Указ. Соч. С. 295.
28. Остафьевский архив князей Вяземских / Под ред. и с примеч. В. И. Саитова. Санкт-Петербург: Шереметев, 1899-1913. Т. I, 1899. С. 326.
29. Там же. Т. I, 1899. С. 338.
30. Гроссман Л. П. У истоков «Бахчисарайского фонтана». Указ соч. С. 93.   
31. Загадка «К***», которая значится в двух черновиках этого письма, волнует пушкинистов уже много лет. Одни утверждают, что К*** — это Екатерина Николаевна Раевская, другие считают, что Пушкин с его чувством слова не мог написать: «К/атерина/ поэтически описывала…». Так как письмо было написано в 1824 году, то Софья к этому времени уже три года была замужем за генералом Киселевым, и вполне естественно, что Пушкин обозначает её в письме не литерой «П» (Потоцкая), а литерой «К» (Киселева).
32. Бертье-Делагард А. Л. Память о Пушкине. Указ. Соч. С.101-102.
33. Там же. С. 103.
34. В память о посещении Пушкина с Раевским Георгиевского монастыря с 6 на 7 сентября 1820 г. был установлен 11 июня 2011 г. Памятный знак. Он представляет собой ротонду-беседку с четырёхгранным постаментом посередине. На каждой грани имеется поясняющая информация о монастыре, отрывок из стихотворения «К Чаадаеву», которое Пушкин написал на мысе Фиолент, а так же мраморный барельеф поэта.
35. Гроссман Л. П. У истоков «Бахчисарайского фонтана». Указ. Соч. С. 54..
36. Жуйкова Р. Г. Портретные рисунки Пушкина. Каталог атрибуций. С-Петербург, 1996. С. 204; Краваль Л. А. Рисунки Пушкина. Указ. Соч. С. 249.
37. Набоков В. В. Комментарии… Указ соч. С. 474
38. Томашевский Б. В.  “Таврида” Пушкина. В кн. “Ученые записки ЛГУ, № 122. Сер. Филол. наук” Л., 1949. Вып. 16. С. 115.
39. Набоков В. В. Комментарии… Указ соч. С. 475.
40. Певзнер Л. И. Муза Бахчисарайского фонтана // Художник. М. 1977 № 6 С. 47-49.
41. Щербина Л. А. Пушкин в Одессе. Изд. 2-е, доп. и переработ. Одесса С. 50-51.

 

i. Там же, с.164.

ii. Бороздин Андрей Михайлович (1765-1838), с 1807 года назначен таврическим гражданским губернатором. На полуострове Бороздиным были приобретены имения Кучук-Ламбат и Саблы, ставшие излюбленным местом пребывания русских и иностранных вояжеров по Крыму. 

iii. Lettres d’Odessa du duc de Richelieu, 1803 — 1814, р.

iv. Тамже, с. 483.

v. Lagarde compte de. Voyage de Moscou á Vienne, par Kiow, Odessa, Constantinopole, Bucharest et Hermanstadt. – P., 1824. – P. 107-109.

Литература

1. Бертье-Делагард А. Л. Память о Пушкине в Гурзуфе. Симферополь 1995.
2. Гроссман Л. П. У истоков «Бахчисарайского фонтана» // А.С. Пушкин. Исследования и материалы. Т. 3, 1960.
3. Жуйкова Р. Г. Портретные рисунки Пушкина. Каталог атрибуций. С-Петербург, 1996.
4. Краваль Л. А. Рисунки Пушкина как графический дневник. М., 1997.
5. Монтандон Ш. Путеводитель путешественника по Крыму. 1834. Пер. с франц. Симферополь, 1997.
6. Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде. СПб, 1824.
7. Набоков В. В. Комментарии к «Евгению Онегину». – М., 2000.
8. Непомнящий B.C. Муза, страсть и политика. Из жизни Пушкина. М., 2008.
9. Остафьевский архив князей Вяземских / Под ред. и с примеч. В.И. Саитова. Санкт-Петербург: Шереметев, 1899-1913. Т. 1.
10. Певзнер Л. И. Муза Бахчисарайского фонтана // Художник. М. 1977 № 6 С.47-49.
11. Святелик В. А. Легенда, пришедшая к Пушкину // Знамя, 1980 август. С. 214-215.
12. Томашевский Б. В. “Таврида” Пушкина. В кн. “Ученые записки ЛГУ, № 122. Сер. Филол. наук” Л., 1949. Вып. 16.
13. Шигин В. В. Тайный сыск генерала де Витта. М., Вече, 2011.
14. Щербина Л. А. Пушкин в Одессе. Изд. 2-е, доп. и переработ. Одесса 2004.
15. Lagarde compte de. Voyage de Moscou á Vienne, par Kiow, Odessa, Constantinopole, Bucharest et Hermanstadt. – P., 1824.
16. Lettres d’Odessa du duc de Richelieu, 1803- 1814 [Texte imprimé] / éditées par Elena Polevchtchikova et Dominique Triaire. Centre international d’etude du XVIII siecle. – Ferney-Voltaire, 2014.
17. Lojek J. Dzieje pięknej bitynki. W-wa 1962.
18. Sophio-polis sur la cote méridionale de la Crimée entre Simos (Simeis) et Alupka. De l’Imprimerie Pluchart et Companie. Без даты и подписи. Авторство Яна Потоцкого подтверждает автор научного описания его трудов Доминик Триэр: Triaire D. Oeuvre de Jean Potocki: Inventaire. P. 1985, p. 122.

ОБ АВТОРЕ:

ФАДЕЕВА ТАТЬЯНА МИХАЙЛОВНА – кандидат исторических наук, окончила аспирантуру Института мировой экономики и международных отношений РАН (ИМЭМО РАН), отделение «Всеобщая история» в 1970 г. С 1971 г. и поныне является ведущим научным сотрудником Отдела истории в Институте научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН.  Действительный член Русского географического общества. Член Русского отделения Международного общества по изучению XVIII века — International Society for Eighteenth-Century Studies. Член правления Русского общества по изучению Крыма (РОПИК).

Автор книг и переводов с франц. Назовем: «Образ и символ. Универсальный язык символики в истории культуры» — М., Новалис, 2004; перевод с франц., вступ. статья, составление: Рене Генон. «Символика креста», М., Прогресс — Традиция, 2003; 2-е изд. -2008; а также серии книг по истории и культуре Крыма: По горному Крыму. – М., Искусство, 1988; Крым в сакральном пространстве. Симферополь, 2000, 2002, 2003;  Старый добрый Коктебель (в соавт. с А.К. Шапошниковым). Симферополь, 2004; Феодоро и его князья. Крымско-готский сборник (в соавт. С А.К. Шапошниковым) – Симферополь, 2005, 2009; Крымские пещерные города и крипты. – Симферополь, 2012, 2016; Две Софии и Пушкин. Истоки вдохновения «Бахчисарайского фонтана». – Симферополь, 2008, 2012; Сакральная география Крыма. – Симферополь, 2010, 2012, 2016; Южный берег русской аристократии, в неопубликованных письмах княгини А.С.Голицыной Александру 1, М.С.Воронцову и др. лицам (1820-1830- е годы). М., Прогресс–Традиция, 2015 (грант «Культура России); Сакральные древности Крыма в искусстве. М., Прогресс – Традиция, 2017. (Грант Российского Госуд. Научного Фонда (РГНФ). Книги Т.М.Фадеевой по крымской тематике неоднократно получали награды Республиканского комитета по информации при Совмине Автономной республики Крым.