Илл.: Здание почты на станции Абезь, Интинский район, Коми АССР. 1952 год.

Время от времени в массовой, а иногда и научно ориентированной печати, в особенности же зарубежной,    упорно  воспроизводятся  утверждения о переходе в католичество   русского  ученого и религиозного философа Льва Карсавина. Как правило,  эти публикации обходятся без указания на достоверные источники подобных сведений. Между тем сопоставление воспоминаний тех, кто стал свидетелем последних лет жизни Карсавина позволяют утверждать, что история с переходом в другую конфессию всего лишь миф, рожденный ревнителями  католичества, к тому же противоречащий взглядам  самого мыслителя.   

Даже прижизненные отношения Л.П.Карсавина с ревнителями церковной традиции,   как с родной для мыслителя  конфессией  – православием, так и с западной  —  католичеством,  трудно назвать гармоничными. Даже из нашего    сегодня  многие  его работы  невольно подталкивают к выводу о  склонности Льва Платоновича  к интеллектуальной провокации, «особом удовольствии в игре ума» [1]и в целом о      «не случайных случайностях» в  судьбе этого ученого, богослова, философа и поэта.  В этом отношении чаще всего вспоминают одну из первых работ   Карсавина  — «Noctes  Petropolinanae» («Петербургские Ночи»),   посвященную  истории его  страстной любви к Елене Чеславовне Скржинской.  Размышления о Боге, соседствующие с личными  эротическими переживаниями возмутили    не только значительную часть просвещенной православной  общественности, но  и  марксистки ориентированных критиков ( См., например,: )  Пройдут годы, но не забывая этой книги,  Карсавину продолжат  пенять за «дух много похуже», чем еретический, и упрекать   в «розановщине»[2], а также в «фортелях», которые «нормальные люди его возраста и его положения не выкидывают»[3].  Такой  остракизм  с церковной точки зрения был  вполне обоснован: как известно, на момент романтических отношений, к тому же отчаянно преданных им публичности,  автор, заявлявший о своей церковности,  был скован семейным узами и   воспитывал  трех дочерей.

Второй работой, обещавшей  серьезно повлиять на судьбу Карсавина, стала статья   «Восток, Запад и русская идея». Она увидела  свет всё в том же  роковом для философа 1922-м году.  Центром  зубодробительной критики это брошюры стала не только привычная для русской публики  тема папизма Римского престола, но самый центр католического вероучения — догматическое положение   Filioque. Это добавление к латинскому переводу Никео-Константинопольского символа веры  окончательно  принято  Западной  церковью в XI веке и относилось к догмату о Троице (Filioque есть утверждение об    исхождении  Святого Духа не только от Бога-Отца, но и от Сына.) «Догма Filioque не просто плохое понимание theologumenon’a восточных богословов: «чрез Сына» (per Filium, dia tu hyiu).[4]… . Католичество даже склонно и действовать-то дипломатически, например — до поры до времени оставлять местный обряд и язык, требовать чтения символа веры с Filioque только по-латыни п т. д. Но достаточно немного исторических знаний, чтобы убедиться, насколько бесплодно такое «воссоединение». Провозглашения «унии» цели не достигают: большин¬ство «присоединяемых»  их не признает. «Униаты» же, в последнее время именуемые «католиками восточного обряда», приняв католичество, оказываются потеряв¬шими связь со своим народом и свою личность като¬ликами второго разряда. Они и присоединяются-то к католичеству часто потому, что утрачивают веру в русский народ и православие: от отчаяния и для некоторого самоуспокоения. По существу они — выродки, не русские люди. «От нас изыдоша, но не от нас быша», как говорит апостол.[5]

В 1926 году, приехав  по приглашению университета в Каунас,  на этот раз сам попав под критику авторитетного в Литве прелата  Александраса Якштаса-Дамбарускаса,SJ,  Карсавин  поспешил уладить свои отношения с миром католических теологов. Извинительное письмо новоявленного русского профессора было принято, и мир восстановлен после вполне  покаянных строчек в адрес прелата: «Я очень хорошо понимаю Ваши побуждения и как католика, и как литовца. Ваше письмо меня, говорю откровенно, устыдило тем, что Вы смогли стать выше моих слишком задорных, сознаюсь, формулировок и подойти к существу дела, равно дорогого и Вам и мне.  Хочу я ответить сожалением о допущенных мною в них резкостях, неизбежно оскорбляющих религиозное чувство католика. Отнесите это на долю моего неудобного темперамента и внешних условий, и будьте уверены, что моё отношение к католичеству исключает всякое желание оскорблять и задевать права католика. Вы, уважаемый прелат, дали мне урок истинно христианской терпимости, который я с благодарностью и раскаянием приемлю»[6]. ПОДРОБНЕЕ ЗДЕСЬ  Впрочем, сам Карсавин хорошо осознавал возможную реакцию не только реакцию католических теологов на свои работы, но  и православных богословов.   В более поздней  вполне дружеской теоретической переписке  с  Густавом Андреасом Веттером, SJ —

докторантом этого папского центра  в Риме и  будущим  основателем советологии и директором Центра по изучения марксизма при Григорианском университете Лев Платонович писал:»Я хорошо понимаю, насколько еретическим должно казаться подобное утверждение… Вы избрали темою Вашей диссертации идею всеединства и, насколько я понимаю, в связи с особенностями восточного христианства. Конечно, я чувствую себя его представителем; однако не берусь судить, насколько защищаемая мною система действительно для него характерна. Для меня эта система связывается со святоотеческим богословием, особенно с Григорием Нисским и Максимом Исповедником, на Западе — с такими несомненно восточного типа, но подозрительными для ортодоксии метафизиками, как Николай Кузанский и даже Эриугена, в России — со славянофилами, богословствование которых определено немецкой идеалистической философией, и с некоторыми представителями академического богословия (особенно с Болотовым, А. Спасским, Несмеловым). Владимира Соловьева я ощущаю как католика, а современным русским богословам представляюсь еретиком»[7].

История прижизненных отношений Льва Карсавина с католичеством — от  уважительного изучения истории и вероучительных  положений  Западной церкви, до споров в западным вероучением и   прямых нападок  на него, и далее — до    неожиданных   извинительных и даже дружеских нот  — вполне может стать основой отдельного авантюрного романа. Увы, даже мученическая кончина этого мыслителя не только не исправила, но еще больше  усугубила сложившуюся двусмысленность его конфессиональных отношений. Неоднозначность  оценок  имени Карсавина   сразу с двух сторон —  как с  православной, так    и  католической стал почти постоянным спутником комментариев его фигуры.

Причиной этого стала  череда особых  обстоятельств,  предшествовавших кончине Л.П.Карсавина  в центральной больнице  Особого инвалидного лагеря №4 под Интой в Коми АССР. Наиболее подробно о них рассказал  в своей книге «Два года в Абези» Анатолий Анатольевич Ванеев, самый близкий в заключении к Льву Платоновичу человек,  ставший в лагере  его учеником и душеприказчиком.

Свое повествование  Ванеев  довел до читателя так, что многие его участники, находившиеся в заключении вместе с Карсавиным и самим автором воспоминаний, названы скупо, зачастую только по имени или по имени и отчеству, без указаний на подробности биографий. Ванеев объяснял это тем, что предлагает читателю не традиционные мемуары, а сочинение в жанре, который он сам определил как «множественный идеологический диалог»[8].  Вместе с тем наши разыскания подтверждают, что  выбор и включение  в галерею объектов внимания Анатолием Анатольевичем был твердо обоснован духовным масштабом их личностей. Но все-таки их появление в книге подчинено автором главной задаче  проявления  той или иной   грани религиозного мыслителя, вокруг которого и строится все повествование. Кульминацией   книги  становится рассказ о   кончине Карсавина, сопровождающейся  многими  странными и даже мистически  окрашенными обстоятельствами.

Скупыми штрихами, однако, концентрируясь на главном, Анатолий Анатольевич рассказывает, как узнав от лагерного врача Владаса Шимкунаса о приближении скорой смерти больного, он несколько раз обращается с просьбой к православному священнику, находящемуся также в  лагере в качестве отбывающего  наказание:

«Карсавин внешне довольно бодр, но процесс распространяется неумолимо. Дни его сочтены. Можно ли допустить, чтобы Карсавин ушел без исповеди? Вам надо поговорить с Карсавиным, — сказал Шимкунас, — и надо найти священника…

Вечером   следующего дня, придя к Карсавину, я сказал ему, что в этом лагере есть священник о.Петр[9], человек весьма уважаемый, с академическим образованием…

Карсавин, посмотрев в мою сторону чуть лукаво, уверенно сказал:

— Вижу, вас подослал ко мне с этим разговором Владас. Он, как врач, знает, что пришло время мне приготовиться. Он добрый человек. И об о. Петре я слышал. Но разве обязательно нужен о. Петр или кто-нибудь другой? Что изменится от этого? Умирая, человек соединяется с Богом. Бог Сам знает, как нужно все устроить.» [10]

В конце концов, свидетельствует  Ванеев,  Карсавин согласился, как согласился и дважды  пообещал прийти  к умирающему отец Петр. Но обещаний  своих  православный священник так и не исполнил, что  автор воспоминаний сопровождает горьким, но все же не однозначным комментарием: «Трудно разобраться в мотивах поведения человека. Бывают в поведении людей провалы и загадки, которым не находится объяснения. Так и в истории с о. Петром. Он не пришел — ни завтра, ни через день. Этот человек вообще не пришел, хотя обещал прийти, хотя знал, что его ждут, и что прийти было его долгом».[11]

И тогда Шимкунас попросил  Ванеева  предложить Карсавину пригласить для исповеди ксендза: «Карсавин слушал меня, спокойно глядя в потолок. О. Петр не приходит? Пусть не приходит. На то он и Петр. В таких обстоятельствах церковный канон разрешает вообще обойтись без священника. Любой православный в отношении к умирающему может взять эту обязанность на себя.

Обстоятельства сложились так, что любым православным мог быть не кто иной, как только я. Но я не сознавал себя готовым к этой роли и даже не знал толком, как это делается. Поэтому я сказал:

— Пусть уж лучше это будет хоть католический, но священник.

— Хорошо, — сказал Карсавин, — пусть будет, как решите вы и Шимкунас.

Точка зрения Шимкунаса была ясна. Что же касается меня, я не был свободен от колебаний в этом вопросе. Мое отношение к нему отчасти было подсказано оглядкой на мнение тех людей, религиозная щепетильность которых приписывала вес обрядовой стороне дела. Как раз поэтому обращение к католическому ксендзу, несмотря на каноническую правомерность, имело в себе нечто, смущавшее меня.

Обоснованность моих тогдашних сомнений нашла подтверждение в том, что позднее на Западе появилось ошибочное сообщение, будто бы Карсавин перед смертью перешел в католичество… Итак, не Карсавин, а я определил выбор священника…»[12]

Итак, Ванеев, как главный свидетель, уже  указывает на сообщение, ставшее в будущем основой  мифа о переходе  православного богослова, философа и ученого Льва Карсавина в католичество. Однако в своих воспоминаниях он  не мог  назвать     первоисточник подобных  утверждений.

Это связано с тем, что издание, в которых оно впервые появилось,  по понятным причинам не могло быть доступно  в годы написания книги не только А.А.Ванееву, но и большинству советских граждан, поскольку речь идет о журнале «Orientalia Christiana Periodica», издаваемом папским Восточным институтом.

Между тем, не только принадлежность к периодическому католическому изданию, но   общественная  известность автора этого публикации, породившей этот  миф,  во многом объясняет быстроту его распространения  и последующее широкое

Его имя    Эрих Франц Зоммер (1912-1996).  Он  вошел в историю ХХ века,  прежде всего,  как переводчик ноты  Министерства иностранных дел Германии Советскому Правительству меморандума от 21 июня 1941 года, сдержавшей в себе  фактическое объявление войны.  Впоследствии Э.Ф.Зоммер, осужденный как военный  преступник, отбывал часть  наказания   в инвалидном Абезьском лагере №4.  В  1955 году он вернулся в Германию и  до самого ухода на пенсию находился на дипломатической работе в Австрии, ЮАР, США, Швейцарии, Ватикане. Он автор нескольких историко-публицистических книг и воспоминаний, являлся одним из крупнейших в Западной Европе специалистов по истории русского театра и творчеству Александра Пушкина, принимал деятельное участие в создании в Мюнхене Центра русской культуры MIR[13].

Именно Зоммер, спустя 3 года после своего возвращения из России, опубликовал в  указанном выше папском сборнике свои воспоминания. Он   озаглавил их  «О жизни и смерти русского метафизика. Запоздалый некролог Льва Карсавина (12.7.1952)». Свои  воспоминания  Зоммер открыл следующим сенсационным сообщением: «одному из немецких военнопленных, вернувшихся на родину в 1955 г., выпало доставить первые достоверные известия о конце жизненного пути этого русского метафизика, которого знали также и в Западной Европе. Случай помог тому, что среди немногих заметок, которые он сумел пронести через пограничный контроль, находилась и небольшая тетрадка с выписками из философского наследия Карсавина. То, что придает значительность этому письменному завещанию ученого, который в свой смертный час вернулся к Римской Матери-церкви.[14]

Оставим в стороне странный  в этом контексте и  конфессионально-идеологически намагниченный  глагол «вернулся». Важнее иное: читатели  папского сборника, на момент  появления этой публикации не имели  иных более-менее надежных сведений о смерти Карсавина. Однако, внимательное сопоставление текста с достоверными фактами  приводит к  обоснованным  сомнениям. Итак,  в названии значится дата смерти 12  июля, в том время как Зоммер сообщает, что    был доставлен в Абезь только 13 июля 1952 года[15].  Чуть дальше в своем повествовании он подтверждает указанную в названии недостоверную  дату смерти тем, что «надеялся встретить и профессора Карсавина, знакомого мне по имени с моих студенческих лет в Берлине; к нему у меня были рекомендации, и я должен был передать ему приветы. После определения в рабочую бригаду и в барак, мой первый же выход был к врачу стационара, в котором, по моим сведениям, Карсавин был на лечении с осени 1951 г. Но там я встретил лишь печальное покачиванье головой: «Вы слишком поздно приехали. Вчера с ним произошел мозговой удар. У гипертоников это частая причина смерти. Все, что в человеческих силах, для него было сделано. Он ни в чем не нуждался. У него были верные друзья и прекрасная кончина». [16]

Таким образом, ясно, что все свой рассказ о переходе Карсавина в католичество Э.Ф.Зоммер создал  на основании рассказанных ему сведений заключенными единоверцами-католиками. При этом важно обратить внимание, что и Ванеев, и Зоммер указывают на литовское этническое происхождение ксендза, принявшего у Карсавина последнюю исповедь.  Однако и это обстоятельство, как выясняется не бесспорно.

Так есть все основания считать наиболее точными воспоминания бывшего  заключенного  Абезьского лагеря Владаса Насявичиуса (1909-1986). В них он, точно указал не только дату, но и время смерти Л.П.Карсавина 20 июля 1952 года 7 часов 30 минут, причем,  не имея   доступа на момент своих воспоминаний   к секретному Следственному делу за № 16416, в котором находится соответствующий Акт о смерти за подписью тюремного врача В.И.Мельникова, лечащего врача Карсавина М.Г.Сологуба[17].

Насявичус твердо сообщает, что в описываемые события в центральной больнице находился  только один католический священник —

и также точно указывает, что он до ареста работал в  Луцкой епархии. [18] Вместе с тем и Насявичус  не удерживается от указаний на переход Карсавина в католичество, правда, указывая, что русский мыслитель неоднократно  писал о различиях между Восточной и Западными Церквями[19].

Эти же сведения о принятии   Карсавиным   католичества в течение многих лет  с энтузиазмом тиражировал  еще один бывший абезьский заключенный Альфонсас Сваринскас, тайно  рукоположенный в сан в 1954 году[20], в том числе  и на наших личных встречах. У всех этих ревнителей западной конфессии  миф о переходе Карсавина в  католичество в обязательном порядке сопровождается пышными утверждениями о невероятной популярности русского мыслителя у заключенных-литовцев, их интенсивном интересе к карсавинской мысли,  частых и близких  философских и теологических собеседованиях.

Но вот  как комментирует эти получившие хождение  слухи  главный свидетель, чья действительная  духовная  и интеллектуальная  близость к Карсавину подтверждается  многими, в том числе, Э.Зоммером, В.Насявичусом, А.Сваринскасом,  В.Василенко и  Ю.Герасимовым: «Сообщение о том, что Карсавин принял последнее таинство от католического священника, в устной передаче подверглось трансформации вплоть до ошибочного, но сенсационного известия о переходе в католичество. Предположить со стороны Карсавина такой шаг могли только люди, не имевшие никакого представления о нем».[21]

Итак, мы имеем прямо противоположные свидетельства, которые, казалось бы, не позволяют беспристрастно принять ту или иную сторону, однако это не совсем так.  По счастью правота  Ванеева подтверждена   самим   Львом Платоновичем.  В его чудом  сохранившемся письме, написанным менее, чем за два месяца до кончины, датированным   27 мая 1952 года, он  сообщает о совсем литовском окружении: «Литовцев мало. Это искренние люди, которые по отношению ко мне проявляют очень большую заботу. Но моя интеллектуальная работа и духовная жизнь их, в сущности, не интересуют».[22]

Со всей  очевидностью эти строчки Карсавина подтверждают  максимальную духовную корректность зрелого, ответственного  в своей вере  и творческих воспоминаниях   Антолия Анатольевича Ванеева по отношению к тем,  с кем выпало пройти вместе   жизненные испытания, но кто  принадлежал к иной христианской конфессии. Отводя в сторону даже тень  подозрительности  в злонамеренном порождении  необоснованных слухов, Анатолий Анатольевич дал такой исчерпывающий  комментарий мифу   о переходе Карсавина в католичество: «Не думаю, чтобы здесь имела место сознательная ложь. Просто у католиков встречается конфессиональная восторженность и легковерие в свою пользу».[23]

Разумеется, важен  вопрос о том, к какому варианту Символа Веры обратился  Карсавин, исповедуясь у католического священника. Позиция его относительно Filioque осталась  неизменной. «Комментарий к Символу  веры, написанный  Львом Платоновичем незадолго до смерти и не случайно крако переданный  Ванеевым в книге «Два года в Абези» это подтверждает:  «В Никео-Константинопольском Символе член о Св. Духе читается: «И в Духа Святаго… Иже от Отца исходящего…». В Западной Церкви примерно в IX веке утвердилось измененное чтение (знаменитое «Филиокве»): «Иже от Отца и Сына исходящего» (Qui ex Patre Filioque procedit…) Католики в этой формулировке видят специальное выражение равенства Первой и Второй ипостасей, но не замечают, что этим ослабляется различение этих ипостасей и принижается Третья ипостась. Если Отец и Сын имеют одинаковое ипостасное качество, определяющее «исхождение» Св. Духа, то в самом Св. Духе этого качества, очевидно, не имеется. Определением об исхождении от двух разрушается смысловая основа догмы: тождество абсолютной личности являет себя через различение, но ведь не из различения. «Филиокве» представляет собой не что иное, как скрытую тенденцию в сторону монотеизма: ограничивается свобода божественного единства быть сверх-единством и ослабляется его тройство. Католицизм этим как бы принимает предохранительные меры против грядущего атеизма: ослабляет в себе начало сверх-религии, чтобы ее движение было не более чем асимптотическим приближением к пределу, где должно осуществиться ее самоотрицание. » (подробнее см. «Два года в Абези», с.90)  На эту же позицию указывает резкая карсавинская отповедь некоему австрийскому студенту, заявившему, что «Филиокве» изначально  присутствовало  в Никео-Цареградском символе веры, но было исключено Восточной Церковью: «При этих словах /Австрийского студента — В.Ш./ —   сообщает  Анатолий Анатольевич, —  Карсавин  вдруг приподнялся. Борода его была несколько примята, он выглядел больным и раздраженным. 
— Чтобы ссылаться на историю, — сказал он Австрийскому студенту, — надо иметь в голове, по меньшей мере, то, чему учат в школе. Апостольский символ — древняя, но краткая крещальная формула. «Филиокве» там и в помине нет. Там сказано только: et in Spiritum Sanctum (и в Духа Святаго) без указания об исхождении. В Символе употребление «Филиокве» появляется не ранее VI века, сперва в Испании, затем во Франции. Рим энергично возражал против этого. Папа Лев III в девятом веке приказал выбить на бронзовой доске текст Символа без «Филиокве», чтобы увековечить правильное чтение.» 

Сказав это, Карсавин снова лег, и голова его скрылась за тумбочкой. Австрийский студент умолк. Недолго посидев, с красными пятнами на щеках, он ушел.» (Там же,  с.104) 

Таким образом все  выше приведенные аргументы  и сведения прямо подтверждают правоту  А.А.Ванеева,  как ближайшего ученика  и душеприказчика Л.П.Карсавина, и они   не оставляют    оснований для сомнений в верности Льва Платоновича православному исповеданию до самых последних мгновений его  земного пути.

Важно подчеркнуть, что  все  выше сказанное  не противоречит  принципиальной и последовательной карсавинской позиции, обозначенной им еще в 1922 году: «Воссоединение церквей не дипломатический договор. Воссоединение церквей есть воссоединение культур, для чего необходимо, живое в православии, сознание единства культуры и религии и совсем недостаточно формальных, хотя бы и очень торжественных заявлений. На деле воссоединение церквей давно уже совершается, но совершается неприметно для богословствующих юристов, не понимающих самого существа проблемы. От нас и от католичества зависит, как скоро и действенно это воссоединение будет осуществляться, приближая нас, может-быть, и к венчающему его формальному акту.»[24]

[1] Глебов С.  «Евразийство между империей и модерном: История в документах»: Новое издательство; Москва; 2010 с. 236

[2] Ермишина К.Б. «Любовь нужна пламенная…». Материалы к истории Братства Св. Софии: письма Н. С. Трубецкого и прот. С. Булгакова // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, М., 2008,   Выпуск № 21,   с.93

[3] Глебов С., Указанная работа, с.236.

[4] Карсавин Л.П. «Восток, Запад и русская идея». «ACADEMIA», Петербург, 1922, с.74

[5] Там же, с. 72.

[6] Л. Карсавин. Письмо А. Якштасу-Дамбраускасу // Отдел рукописей библиотеки Вильнюсского университета, далее (VUB RS), f. 1, l. 506.

[7]  Письма Л.П.Карсавина от 03.01.1940 г. и от 16.04.40 г. // «Символ», Париж, 1994, № 31, с.с.108-109; 147-159

[8]  Ванеев А.А. Интервью,  которое автор книги ”Два года в Абези” дал корреспонденту журнала ”Крисчен Уорлд Монитор” // Ванеев А.А. Два года в Абези. В память о Л.П. Карсавине.  Брюссель,  1990,    с.191

[9] Как нам удалось установить, что этим не откликнувшимся на просьбы Ванеева священником был Петр Алексеевич Чельцов (1888-1972)  В  2000 году  он был причислен  к лику святых и почитается как Святой Праведный Петр Великодворский. См.: Деяние Юбилейного Освященного Аpхиеpейского Собоpа Русской Пpавославной Цеpкви о собоpном пpославлении новомучеников и исповедников Российских XX века. Москва, 12–16 августа 2000г.

[10] Ванеев А.А. «Два года в Абези». В память о Л.П. Карсавине.  Брюссель,  1990, с.155

[11] Там же,  с.165

[12] Там же, с.168

[13] Фитц Александр. Мост дипломатов, самоубийц и влюблённых // «Русская Германия». Берлин, 2016,  №16 от 22.04.

[14] Зоммер Э.Ф. «О жизни и смерти русского метафизика. Запоздалый некролог Льва Карсавина (12.7.1952)» // Лев Платонович Карсавин. Под редакцией С.С.Хоружего. М.,  2012,  с.с. 455- 456

[15] Там же, с.457

[16] Там же.

[17] Указанное  Следственное дело хранится в Особом архиве Литвы, г.Вильнюс и в настоящее время доступно для исследователей. См. также:      Vladas Nasevičius, „Profesorius Leonas Karsavinas paskutinėje savo gyvenimo stotyje“, Į laisvę, nr . 114 (151) (1992) psl. 22–32 // [Электронный ресурс]. URL: http://partizanai.org/index.php/i-laisve-1992-114-151/3023-profesorius-leonas-karsavinas-paskutineje-savo-gyvenimo-stotyje.

[18] Там же , nr. 148

[19] Там же.

[20] Alfonsas_Svarinskas  [Электронный ресурс]. URL: https://lt.wikipedia.org/wiki/Alfonsas_Svarinskas

[21] Ванеев А.А., «Два года в Абези» … с.168

[22] Цитируемое Письмо  хранится в фондах Библиотеки Вильнюсского государственного университета им. Витовта Великого. О сохранившихся письмах Карсавина подробнее в: Архив Л. П. Карсавина. Вып. I: Семейная корреспонденция. Неопубликованные труды, составление, предисловие, комментарий П. И. Ивинского.  Вильнюс: Vilniaus universiteto leidykla, 2002, 2003.

[23] Ванеев А.А. «Два года в Абези» … с.168

[24]  Карсавин Л.П. «Восток, Запад и русская идея». «ACADEMIA», Петербург, 1922, с.с.72-73

25]  Карсавин Л.П. Ванеев А.А. «Два года в Абези» … с.90

26]  Карсавин Л.П. Ванеев А.А. «Два года в Абези» … с.104