Измаил Иванович Срезневский (1812 – 1880) – выдающийся русский филолог, профессор сначала Харьковского, а затем (с 1847 г.) и Петербургского университета (с 1855 г. – еще и бессменный декан историко-филологического факультета). Первоначальная научная специализация Срезневского была достаточно далека от филологии – он занимался статистикой, каковой предмет и преподавал первоначально, в должности адъюнкта, в Харьковском ун-те, но уже с начала 1830-х обращает на себя внимание публикациями украинских песен (в дальнейшем выяснится, что часть из них, причем оказавшаяся наиболее востребованной среди коллег-историков, была им же самим сочинена) и другими этнографическими работами.
После основания в российских университетах кафедр славяноведения возникла проблема замещения их специалистами – в связи с чем в 1839 г. были командированы за границу с целью подготовки к профессорскому званию трое молодых ученых: О.М. Бодянский от Московского ун-та, П.И. Прейс от С.-Петербургского и И.И. Срезневский от Харьковского. Научное путешествие Срезневского продолжалось с конца 1839 г. по 1842 г. — во время путешествия он регулярно писал письма своей матери, Елене Ивановне, урож. Кусковой (ум. 1856 г.), причем в силу близости сына с матерью1 письма носят, как замечал первый публикатор, характер скорее дневниковый, сообщая массу частных происшествий, впечатлений от новых мест и знакомств и т.п.
Письма эти впервые были опубликованы в 1892 – 1893 гг. в журнале «Живописная Старина» и в 1895 г. вышли отдельным изданием – из этого весьма любопытного памятника истории как отечественного славяноведения, так и русской университетской культуры 1830 – 1840-х гг. мы публикуем небольшой фрагмент, содержащий весьма примечательный отзыв Срезневского о Кёнигсберге и Альбертине.
————————
Примечания к тесту частично воспроизводятся по тексту первой книжной публикации, частично восполнены современным публикатором (в последнем случае они помечены инициалами «А.Т.», в первом случае даются без какой-либо специальной отметки).
Фрагмент письма Измаила Ивановича Срезневского к его матушке, Елене Ивановне, в Харьков
Берлин. 1839 Декабря 10/22.
[…] В Кёнигсберге я пробыл 5 дней: нельзя было не познакомиться и с городом, и с учеными. Город старый, следовательно, как Вам уже известно [из описания остзейских городов, сделанного И.С. в предшествующих письмах – А.Т.], состоящий из канав, обставленных шкафами, и не смотря на то, что имеет 70.000 жителей, занимает очень небольшое пространство, гораздо меньше нежели Харьков. Заблудившись раз, я мог уже смело бродить по городу из конца в конец, и потому нанимал лондинера (за 2 рубля в день) только на первый день, а об извощике (тут есть и сани, и дрожки) я не думал. В Кёнигсберге я видел все, что стоит внимания – и Собор, и Музеум, и Библиотеку, и Замок, и Университет, и дом Канта, и театр, и обсерваторию. Собор велик, не хуже Рижского; в Соборе погребены разные маркграфы и пр. С северной его стороны есть галерея, называемая Stoa Kantiana, и в глубине ее, в чулане, за железной решеткой гробница Канта, над которою на черной стене какой-нибудь верно студент написал “думай, действуй” (Denke, wirke!). Собор есть вместе и Университетская церковь. Университетские здания тут же подле: старые, деревянные домы, грязные, по крайней мере нечистые. На аудитории страх взглянуть: в уездном училище у нас во 100 раз лучше, даже в приходской школе лучше, потому что это нечистые комнаты, уставленные гадкими столами и скамьями, а кафедры, такие же гадкие, годились бы разве для Миргородской базарной торговки, и самая лучшая аудитория только что поболее других, впрочем тоже не велика, и самая наконец торжественная зала похожа скорее на коридор. Обсерватория, где командует Бессель, один из первых современных астрономов, очень небогата инструментами. Театр порядочный, но актеры напоминают труппу Млатковского2. Замок – обширное здание с большою площадью внутри и с башнями. Главная башня очень высока и представляет с себя прекрасную панораму разновидных крыш и канав города. Дом Канта – вот он, сколько помню:
Над входом есть надпись, по черному полю золотыми буквами, что в нем жил и учил Кант с 1784 по 1804. Кажется я еще что-то видел в Кёнигсберге, но теперь не припомню. Да! В Замке я видел Московитер-зааль: большая, низкая, и никто не знает, почему так названа. Еще видел старинную Польскую церковь: мрачная. В Кёнигсберге многие умеют жить: прекрасная мебель, чистота, хорошее кушанье, наряды и пр. это доказывают. И профессора живут очень хорошо. Даже моя комнат в Deutsches Haus была с мебелью красного дерева, с кисейною драпри, украшенною бронзой на окнах, с голландским бельем на постели, с фарфором в умывальнице. Остается еще сказать о Профессорах: я познакомился с 5-ю и у двух был на лекции. Первое мое знакомство было Шубертом, профессором Политических наук. Он полюбил меня, я его, и мы видались почти каждый день. Очень добрый, очень милый, хотя и честолюбивый человек. Жена его также очень добрая женщина, дети – милые немчики. Два раза я у него обедал и провел время до вечера. Я подарил Шуберту экземпляр моей диссертации3, пересказал содержание, — и, вы поверите, Маменька, как обрадовался, когда узнал, что Шуберт не только одобряет мои мысли, но и почти вполне согласен с ними. С тех пор предметом наших разговоров большею частью была Статистика, и как можно ее усовершенствовать как науку. Мы расстались добрыми приятелями, обещая друг другу продолжать знакомство перепиской4. Розенкранц5, профессор философии, пылкая, нежная, мечтательная душа, напомнившая мне Вельтмана6, был также в моем вкусе: несколько часов провел я с ним в разговоре о народной поэзии, которую он страстно любит, — и этот разговор сблизил нас как давно знакомых7. У него и у Шуберта я был на лекции: оба читают прекрасно. Кроме того я познакомился с Мозером8 и Фохтом9 и наконец – с кем бы Вы думали? – с Швейкартом10. Добрый старик помнит папеньку, вас, меня, Харьков и приказал передать Вам свой душевный поклон. Сверх того я видался каждый день по нескольку раз с Прейсом11, который послан путешествовать от Петерб[ургского] Университета, с тою же целию, как и я, и теперь живет в Кёнигсберге для изучения Литовского языка. – Вообще я провел в Кёнигсберге время очень, очень приятно: Дай Бог, чтобы и всюду так.
Текст воспроизводится по изданию:
Путевые письма Измаила Ивановича Срезневского из славянских земель.
1839 – 1842. С приложением карты. – СПб.: Тип. С.Н. Худекова, 1895. – С. 51 – 53.
Подготовка электронной публикации и комментарии: Тесля А.А.
2 Людвиг Юрьевич Млатковский (1795 — 1855) – театральный антрепренёр, оперный (бас) и драматический актер. В сезон 1836/37 г. арендовал в Харькове театр, где его труппа давала представления, затем отправился в Киев и далее, но в 1842 г. обосновался в Харькове довольно прочно, выстроив каменное здание театра вместо прежнего деревянного – театр оставался в собственности семьи вплоть до 1905 г., но более известен как театр Дюковых, по имени дочери Млатковского, Веры Людвиговны, в замужестве Дюковой, которая унаследовала театр от отца. – А.Т.
3 Опыт о предмете и элементах Статистики и Политической экономии сравнительно. – Харьков, 1839. – А.Т.
4 Считаем не лишним привести несколько слов о Шуберте из отрывочных путевых заметок И.И. С[резнев]ского: «Шуберт обязал меня сообщением статистико-географических сведений о Славянском народонаселении не только Пруссии, но и Австрийской Империи, и первый указал мне на необходимость личных наблюдений в этом отношении, основываясь на том, что как в Пруссии, так отчасти и в Австрии, многие видят Славян только там, где народ остается чисто Славянским без знания Немецкого языка. С его помощию начал я составление этнографической карты Славянской части Европы».
5 Карл Розенкранц (1799 – 1868) – известный философ, ученик Гегеля , автор известной биографии учителя (1844), профессор сначала ун-та Галле, а затем вплоть до самой кончины – Кёнигсбергского. – А.Т.
6 Александр Фомич Вельтман (1800 – 1870), известный русский писатель и историк, чья наибольшая популярность пришлась на 1830-е годы, с 1842 г. помощник директора Московской оружейной палаты (другого известного русского романиста, М.Н. Загоскина), а после смерти последнего в 1852 г. и вплоть до собственной кончины – ее директор.
С Вельтманом Срезневсикй познакомился в начале октября 1839 г. в Москве и тот произвел на него очень приятное впечатление. После первого знакомства Срезневский писал матери 7.X.1839: «Вельтман – истинный поэт, мужчина прекрасный собою с светлым, открытым лбом и блестящими глазами, пишет несравненно лучше нежели говорит, но говорит умно, весело и задумчиво вместе, добр, прост, окружен книгами, беспрерывно работает, чем и живет. Скоро будет окончена и его опера “Волшебная ночь” из Шекспира: либретто окончено, Алябьев пишет музыку. У него я познакомился и с Алябьевым: добрый, довольно образованный человек. Вельтман пишет еще нечто вроде романа “Захарушка добрая душа”. Читал мне отрывок: рассказ жив, умен, прост. Постараюсь видеться с Вельтманом еще не один раз» — намерение это Срезневский исполнил и в следующем письме, помеченным 15.X.1839 г., сообщал матушке: «Всматриваясь в литераторов Московских, я не мог не получить впечатлений, самых горестных, самых досадных. Не то думал я найти в людях, обязанных быть людьми более всех других людей, не то, что нашел. Привычка видеть на всех один и тот же тип не могла меня не заставить предполагать, что и те, которых я не видел, такие же, как и другие. Мне не хотелось этого предполагать в Вельтмане; но предполагалось невольно. К счастию, я должен по крайней мере для него сделать исключение из общего понятия, мною составленного о литераторах Московских. Я сознавал в нем великое дарование, — я нашел в нем – истинно доброго человека, душу, которая рада найти сочувствие с другою душою, душу художника и – Русского человека. Я видел его в кабинете, видел в семье, видел в свете, видел с знакомыми: он всюду один и тот же; — не любить его нельзя, не желать ему славы грех. Перед ним поневоле становишься дитятью, безотчетно предающимся чувству любви. И как он хорош собою даже по лицу: правильная, многозначительная профиль, лоб открытый, светлый, глаза, горящие огнем думы, глубоко проникнувшей душу. Я не в состоянии забыть его, не в состоянии не быть его поклонником». – А.Т.
7 «Розенкранц, занимаясь народной поэзией в отношении эстетическом и мифологическом, сообщил мне много любопытных замечаний касательно народной поэзии Германской, применяемых к миру Славянскому» (Из путевых заметок И.И. С[резневско]го).
8 Проф. физики в Кёнигсбергском университете.
9 Johannes Voigt (1786 – 1863), проф. истории и директор Кёнигсбергского архива.
10 Фердинанд Карл Швейкарт (1780 – 1857), в 1813 – 1816 – проф. Харьковского университета, читал на этико-политическом факультете по-латыни энциклопедию и методологию юриспруденции, а также систему римского права, с его историей и герменевтикою, оттуда перешел в Марбург, а затем в Кёнигсберг. – А.Т.
11 В одной из путевых заметок И.И. С[резневск]ий так пишет об этом личном знакомстве с Петром Ив[ановичем] Прейсом: «Первый мой визит был Петру Ивановичу Прейсу, как сотоварищу по пути, мною избранному. Он живет с месяц и пробудет еще с месяц в Кёнигсберге для изучения Литовского языка под руководством профессора Резы. Милый молодой человек, от которого многого можно надеяться. С ним я провел очень весело почти все утро и до 4-х часов пополудни. Он проводил меня к квартире профессора Шуберта»… (Кёнигсберг. 1839. Дек[абря] 1).
После кончины П.И. Прейса (1810 – 1846) Срезневский стал его преемником на кафедре истории и литературы славянских наречий С.-Петербургского ун-та. – А.Т.
