Илл.: Jessica Harrison. Andrea. 2013.
1. Collector
Это всё навсегда пребудет в твоём персональном аду:
И Брюссель на стене, и Лимож на столе,
И высокие липы, стоящие купно в вечернем саду,
И кофе, и сливки, и сладкое на серебре.
И окно в полстены на лучший в мире закат,
И ангельский контратенор, выводящий Vedro Con Mio Diletto, –
Только ангел этот другой (не забудь, это всё-таки ад),
И другое, другое, другое всё то же самое это!
Нет у кофе ни вкуса, ни запаха (несмотря на то, что он явно есть),
И не хочется слушать Баха или Милоша перечесть,
И не хочется видеть в окне один и тот же закат,
Повторяющийся каждый вечер энную вечность подряд.
Почему-то в этом аду удивительно мало людей.
Говоря по совести, только ты – и тот бестелесный, который поёт.
Даже зеркало отражает пустоту, а не твои черты, –
И немного странно, что пустота по-прежнему ест и пьёт,
Выбирает броши и серьги – лишь не знает, куда воткнёт, –
Если надо, страницы листает, понимает значенье слов…
А ещё она понимает, что её уже больше нет,
Но при этом не помнит, кем же была она… (или – он?..)
И тогда ты швыряешь Лиможем об стену, в самый Брюссель, –
Только слышится дребезг и думаешь с ужасом, что натворил, –
Потому что какой-то художник когда-то душу вложил
В этот кости слоновой фарфор, в эту пышную пену петель.
И когда разлетелись осколки и осела кирпичная перетолочь,
И когда поднялся, как задник, и свернулся закат с окном,
И духмяные липы, и кофе вместе с сливочником и столом,
На мгновенье мелькнуло нечто, чему и названия нет…
…А потом всё опять вернулось, и в чашку сложился фарфор,
И повисло закатное солнце, никогда не идущее в ночь.
И опять пустота без памяти, без свидетелей, без любви,
И опять эти вещи чьи-то – хорошо бы владельцам раздать, –
Потому что падают в ад не только оскальзываясь на крови,
Потому что к чему прилепилась душа,
Того уже
не отодрать.
2. Items
Антикварные вещи в лавке
древностей –
Что за странный подбор
Вездесущих бренностей!
Вот распялка для дамских
перчаток
бальных –
Неужели такие пальцы бывают?
Где перчатки теперь?
И где те балы
До рассветных лучей
В зеркалах усталых?
Лишь о пальчиках точно известно,
Что давно они
бестелесны.
Вот лиможская чашка –
Одна из сервиза.
Где ещё пять персон,
Не имевших
спасительной
визы?
Знать, попали в расход,
Разошлись на дребезг
При игре в чёт-нечёт
Гегемонов нетрезвых.
Может, продали с рук –
За повидло и воблу –
В дни тотальных разрух
И смертей голодных.
Да и эта – с щербинами,
Без позолоты –
Как хозяйка из «бывших»,
любой
не чуралась
работы.
Вот семейный портрет:
Господин в визитке,
Лопоухий кадет,
Барышни-гимназистки,
Самый младший,
В коротких штанишках
И бархатной куртке,
с кудрями, –
Очевидный любимчик,
Особенно – мамин.
Он-то, дряхлый,
В каких-то обносках
смердящих,
Только что всех своих
Сдал –
и сгрёб медный грош
Пятернёю дрожащей.
3. Provenance
Как все эти вещи сюда попадают?
Старушка
(Соседка надоумила)
Несёт, вздыхая, мамину чашку,
Не зная истинной ценности вещи.
Она счастлива:
Сегодня купит
Не только хлеб, но и масло.
Чёрный копатель
Цену знает,
Но очень нужно
Опохмелиться.
Коллекционер
Выставляет на продажу
Несколько
Мелких жемчужин,
Чтобы стяжать
Настоящее
Сокровище.
Наследники коллекционера
Отдают всё скопом,
Особенно
Не заморачиваясь.
Им не нужны сокровища.
Им нужны деньги.
Сейчас.
4. Artists
неведомо как попавшая
в наши палестины
касса из парижского кафе
она вспомнила бы поплавского
и газданова
если бы
захотела
но зачем ей помнить
бомжа да бомбилу
шомажников
гастарбайтеров
Лада Викторова
Родилась в 1968 в Калининграде. Филолог, педагог, поэт. Автор четырёх поэтических книг.