Эту статью о противоречивых отношениях с Германией русского учёного, писателя и художника Александра Зиновьева написал член нашей редколлегии кандидат филологических наук, заместитель директора Государственного литературного музея Павел Фокин (Москва). В её основе лежит доклад, сделанный им в ноябре прошлого года на конференции «Россия и Германия: литературные и культурные связи в 18-21 веках». Публикуем статью с небольшими сокращениями, целиком она будет опубликована этой осенью в сборнике материалов конференции. Фотографии предоставлены автором.
Выдающийся русский мыслитель, логик, социолог, писатель и художник Александр Зиновьев (1922–2006) родился в год образования СССР. Его драматическая судьба неразрывно связана с судьбой его страны. Его биография вплетена в биографию России ХХ века и составляет её неотъемлемую часть. История отношений России, Советского Союза и Германии напрямую коснулась жизни Зиновьева — и в грозные военные годы, и в период последующего примирения и партнёрства.
Впрочем, Германия вошла в биографию Зиновьева ещё в раннем детстве — вместе с рассказами отца, воевавшего в Первую мировую и оказавшегося в плену. С несколькими другими русскими его направили работником в одно из австрийских поместий, где к пленным отнеслись гуманно и доброжелательно. Когда же война прекратилась, пленников отпустили, дав в дорогу хлеба и продуктов. Отец на всю жизнь запомнил порядок и благополучие немецкой деревни, столь отличной от быта и уклада родной земли.
С отцом пришли в дом и первые немецкие слова. Знакомство с немецким языком Александр продолжил в школе, а потом в институте — знаменитом ИФЛИ, закончить который ему, впрочем, не удалось. Началась война. Воевать пришлось с первых дней. Довелось прорываться из окружения, скитаться по частям, пока не попал в лётное училище в Ульяновске, по окончании которого воевал в составе действующей армии 1 Украинского фронта в качестве лётчика 110 гвардейского авиационного полка 6 гвардейской штурмовой авиационной дивизии.
Как вспоминал впоследствии Зиновьев в книге «Русская судьба, исповедь отщепенца»: «Я летал на раз-личных типах самолётов, уже к тому времени устаревших. В конце концов стал лётчиком на штурмовике Ил-2. Это была машина замечательная. Скорость её, правда, была незначительная — немногим более четырёхсот кило-метров в час. Зато она имела мощное вооружение, была бронированной в самых важных местах, имела очень высокую степень выживаемости. Машина была предназначена специально для борьбы с танками, для бомбёжки мостов, железнодорожных узлов и вообще для уничтожения небольших объектов, когда требовалось точное попадание бомб. Очень скоро Илы стали грозой для немцев. Они их прозвали “чёрной смертью”. Илы сбивались истребителями, зенитным огнем и даже из танков. Средняя продолжительность жизни лётчиков на фронте была менее десяти боевых вылетов» .
Война диктовала свои законы поведения, формировала особую, лишённую нюансов гуманистической рефлексии психологию воина: «Должен сказать, что я, как и другие, с удовольствием принимал участие в боевых вылетах. Настроение было праздничным, приподнятым. Было приятно ощущать себя обладателем мощной боевой машины, было приятно бросать бомбы и стрелять из пушек и пулемётов. Жертв нашей “работы” мы не видели близко. Они фигурировали в наших отчётах в виде чисел убитых солдат и офицеров противника и уничтоженной техники. Иногда мы летали бреющим, т. е. на малой высоте, расстреливая из пушек и пулемётов мечущихся на земле людей. И это тоже доставляло удовлетворение» .
Жизнь часто висела на волоске: «Однажды я должен был фотографировать результаты работы эскадрильи по бомбёжке железнодорожного узла. Я должен был зайти на цель, включить фотопулемет и ни в коем случае не маневрировать, т. е. не уклоняться от зенитного огня. И меня основательно изрешетили. Один снаряд угодил в ящик для пулемётных лент, другой – в мотор. Несколько цилиндров вышло из строя. Но я всё-таки дотащился до ближайшего аэродрома, где “сидел” другой полк, и приземлился. Осматривавшие мою машину инженеры заявили, что в таком состоянии самолёт теоретически не мог лететь. Но я всё-таки долетел» .
Война перешла на территорию Германии. Вместе с миллионами советских солдат Зиновьев впервые увидел отлаженный и благоустроенный немецкий мир. Впечатление было сильным: «Германия ошеломила нас своим сказочным (сравнительно с нашей российской нищетой) богатством. Миллионы советских людей вдруг увидели, что тот уровень жизни, о каком они мечтали как о коммунистическом изобилии, уже был обычным уровнем в Гер-мании, а значит, так думали люди, и в других капиталистических странах. Как мыльный пузырь, лопнул образ капиталистических стран, создававшийся советской идеологией и пропагандой. Достойной насмешки стала марк-систская сказка об обществе изобилия в будущем. Еще более убогой стала выглядеть российская убогость» .
Зиновьев воевал в небе над Берлином: «Хотя война перенеслась на территорию Германии, немцы воевали с ожесточением. Временами нам приходилось туго. Во время одного из боевых вылетов немцы сбили сразу четыре наших самолета. В этот вылет подбили и меня. В моей машине насчитали более тридцати пробоин.
Около Берлина мы впервые увидели в воздухе немецкие реактивные самолеты Ме-262. Они вызвали у нас восхищение, а не страх. Война кончалась, и эти чудесные самолеты не могли изменить её очевидный исход. Мы дважды подвергались их атакам и оба раза успешно отразили их. В 1982 году в Мюнхене мне позвонил человек, назвавшийся доктором Мутке. Он узнал обо мне от швейцарского генерала, читавшего мои книги и приглашавше-го меня на конференции. Из разговора с ним я узнал, что во время войны он летал на Ме-262 как раз на нашем участке фронта. Мы потом встречались не раз и подружились. Он, как и я, сохранил психологию лётчика той войны» .
Победу встретил в Чехословакии. За участие в боевых действиях против Германии Зиновьев был награж-дён орденом «Красного Знамени» № 2095519 (Приказ 6 гвардейской штурмовой авиационной дивизии № 014/11 от 30 апреля 1945) и медалями «За победу над Германией» (9 мая 1945), «За взятие Берлина» (9 июня 1945) и «За освобождение Праги» (9 июня 1945).
Военные впечатления легли в основу многих глав будущих книг Зиновьева — «Зияющие высоты», «В преддверии рая», «Нашей юности полёт».
После войны был Московский государственный университет, где изучение немецкого языка стало для Зи-новьева особенно актуальным в связи с окончательно определившимся научным интересом к исследованию учения Маркса и логической инструментовки его сочинений.
С многими трудами немецкой философии Зиновьев познакомился ещё в школе, под руководством своего учителя. Тогда Зиновьев прочитал (в переводе) «Диалектику природы» и «Анти-Дюринг» Ф. Энгельса, первые раз-делы «Капитала» К. Маркса. В университетские годы марксизм и его критика всецело завладели сознанием Зино-вьева. Г. П. Щедровицкий, вспоминая об одной из первых своих встреч с Зиновьевым на философском факультете МГУ осенью 1952, рассказывал: «Вокруг стола, где лежал лист ватмана, стояли несколько человек и горячо обсуждали проблемы логики “Капитала”. Разговор этот продолжался где-то около часа. Зиновьев рисовал и вёл дискуссию — в первую очередь со Смирновым. Был такой аспирант на философском факультете, может быть, на год старше Зиновьева, может быть, его однокурсник. У них были практически одинаковые темы: логика “Капитала”, диалектика в “Капитале”, метод восхождения от абстрактного к конкретному в “Капитале”.
Это в то время были излюбленные темы студентов и аспирантов философского факультета, особенно тех, кто пытался заниматься философией более серьёзно, чем было вообще принято на факультете. На эти темы выходили все, кто искал какую-то реальную область обсуждения – вне прямого давления идеологии. И Зиновьев уже с середины четвёртого курса, а может быть, и несколько раньше, занимался логикой “Капитала” и считался — он был тогда аспирантом второго года обучения — одним из крупнейших специалистов по этой части на факультете» .
Многолетняя работа Зиновьева по изучению методологии Маркса нашла воплощение в кандидатской диссертации «Метод восхождения от абстрактного к конкретному», которая была защищена 24 сентября 1954.
Следующая глава отношений Зиновьева с Германией связана с его научной деятельностью как логика. Его труды в этой области быстро привлекают внимание западных специалистов. В конце 1960-х — первой поло-вине 1970-х в Западной Германии в переводе на немецкий язык выходят несколько монографий Зиновьева: «Über mehrwertige Logik» («О многозначной логике»; Berlin, Braunschweig, Basel, 1968), «Komplexe Logik» («Комплексная логика», Berlin, Braunschweig, Basel, 1970). В это же время в логическом семинаре у Зиновьева занимается молодой специалист из Восточной Германии Хорст Вессель, ставший впоследствии его аспирантом. В 1971 по приглаше-нию Весселя Зиновьев посещает ГДР. А в 1975 в Берлине выходит написанная совместно с Весселем книга «Логи-ка языка» («Logische Sprachregeln»).
Эти публикации и их научное признание сыграли свою роль в 1977–1978, когда после выхода в 1976 на Западе глобальной сатиры Зиновьева на советскую действительность «Зияющие высоты» он оказался в социальной изоляции — был уволен из Московского университета и Института философии, лишён научных степеней и зва-ний. В апреле 1977 президент Мюнхенского университета, логик Николаус Лобковиц пригласил Зиновьева прие-хать на год для работы в семинаре по логике в Мюнхен. ОВИР отказывает Зиновьеву в визе. Спустя некоторое время следует повторное приглашение и повторное обращение в ОВИР — в январе 1978 в визе Зиновьеву вновь отказано.
Ситуация с Зиновьевым принимает международный масштаб. Немецкая пресса регулярно сообщает о препятствиях, чинимых Зиновьеву советскими властями. 5 мая 1978 в Бонне в ходе официального государственно-го визита генерального секретаря ЦК КПСС, председателя президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнева состоялась встреча советского вождя с председателем свободной демократической партии Германии, заместителем федерального канцлера, министром иностранных дел ФРГ Г.-Д. Геншером, во время которой среди прочего поднимался и вопрос о судьбе Зиновьева. Через пару месяцев было принято решение выслать Зиновьева с семьёй из СССР, но учитывая недавний международный скандал, связанный с высылкой А. И. Солженицына (13 февраля 1974), советские власти решили схитрить и воспользовались приглашением Н. Лобковица.
6 августа 1978 Александр Зиновьев, его жена Ольга и младшая дочь Полина вечерним рейсом авиакомпа-нии «Люфтганза» вылетели из Шереметьева во Франкфурт-на-Майне. В 22 часа 20 минут местного времени самолёт благополучно совершил посадку. Так Зиновьев вновь вступил на немецкую землю. Официально было объявлено, что Зиновьев едет в Мюнхен на год для работы в университете. На самом деле впереди был двадцать один год изгнания.
Советская пресса не заметила отъезда Зиновьева. Да и с какой бы стати! В выданном ему заграничном паспорте в графе «Отправляется за границу» стоял штамп: «Частная поездка». Зато во Франкфурте советского философа и писателя ждала команда журналистов всех ведущих немецких СМИ. В течение нескольких дней со страниц немецкой прессы не сходили отчёты о прибытии Зиновьева с семьёй в ФРГ. Полосы немецких газет пестрели фотографиями. И впоследствии, во все годы пребывания Зиновьева в Германии, он будет неизменно привлекать внимание немецких журналистов — как автор романов и публицистических книг, как участник различных общественных акций (конференций, симпозиумов, семинаров — не только тех, что проходили непосредственно в ФРГ, но и за рубежом), как эксперт и комментатор политических событий, как художник. Его будут приглашать радиостанции и телеканалы.
Частота обращения немецкой прессы к личности, мнению, творческим достижениям Зиновьева поражает: практически нет ни одного месяца, когда бы о нём не писали. Причём публикации, как правило, значительны по объёму и содержанию, а интервью с Зиновьевым обычно занимают не менее половины газетной полосы, а то и всю полосу целиком. И даже иногда весь разворот! Открытое мужественное лицо Зиновьева хорошо знакомо немецким читателям по многочисленным фотографиям, сопровождающим публикации. Его охотно фотографируют вместе с семьёй — с женой, семилетней дочерью, собакой.
8 июня 1984 по немецкому телевидению был показан документальный фильм «Alexander Sinowjew — Betrachtungen eines Schriftstellers im Exil» («Александр Зиновьев — размышления писателя в изгнании», реж. Курт Хофман (Kurt Hoffman) и Питт Кох (Pitt Koch), в котором рассказывалось о судьбе Зиновьева и была показана его повседневная жизнь в Германии: труды, досуги, семья, друзья (в числе которых М. Ростропович). Объективности ради следует отметить, что наибольший интерес фигура Зиновьева привлекала немецкую прессу в 1970-1980-е.
70-летие Зиновьева (1992) было отмечено публикациями в газетах «Frankfurter Allgemeine Zeitung» и «Hessische/Niedersächsische Allgemeine». 10 ноября в Берлине в Университете им. Гумбольдта состоялся семинар «Комплексная логика», посвящённый 70-летию А. Зиновьева.
Зиновьевы жили в Мюнхене достаточно уединённо. Первое время снимали квартиру, но вскоре взяли кредит и переехали в собственный дом на окраине города, где было тихо и спокойно. Постоянным местом прогулок стал пространный Английский парк, протянувшийся из центра Мюнхена через весь город на несколько километров. Здесь можно было часами вышагивать по дорожкам, ведя беседу или обдумывая и решая различные интеллектуальные задачи.
С русскими эмигрантами активных контактов Зиновьевы не поддерживали. Они не считали себя диссидентами в принятом тогда значении слова. Одно время общались с оказавшимся в Мюнхене В. Войновичем и его семьёй. При случае встречались с приезжавшими на гастроли русскими артистами и музыкантами. Подружились с М. Ростроповичем и Г. Вишневской. Вели светское общение с местными интеллектуалами и университетскими профессорами, были в дружеских отношениях с немецкими литераторами — поэтом, переводчиком, издателем и общественным деятелем Хансом Магнусом Энцесбергером (Hans Magnus Enzensberger, р. 1929), поэтом, прозаи-ком, драматургом Хорстом Бинеком (Horst Bienek, 1930–1990).
В течение первого года Зиновьев преподавал логику в Мюнхенском университете, но по окончании учебного года отказался продлевать контракт, всецело посвятив себя литературе и социологии. За двадцать лет изгнания (1978–1999), в возрасте 56–77 лет, он напишет и издаст более трёх десятков книг! Именно в Мюнхене написаны «Жёлтый дом» (1980), «Коммунизм как реальность» (1980), «Мы и Запад» (1981), «Иди на Голгофу» (1982), «Евангелие для Ивана» (1982), «Гомо советикус» (1982) , «Пара беллум» (1982), «Нашей юности полёт» (1983), «Диктатура логики» (1985), «Государственный жених» (1986), «Горбачевизм» (1987), «Мой Чехов» (1987), «Русская судьба, исповедь отщепенца» (1988), «Катастройка» (1989), «Революция в Царьграде» (1982, 1989), «Живи» (1989), «Мой дом – моя чужбина» (1991), «Кризис коммунизма» (1990), «Гибель империи зла» (1994), «Запад. Феномен западнизма» (1995), «Глобальный человейник» (1996). Действие романов «Гомо советикус» и «Пара беллум» разворачивается в Германии.
В то же время книги Зиновьева в самой Германии почти не издавались. Главным немецкоязычным издателем его стал швейцарец Д. Кеель, владелец цюрихского издательства «Diogenes Verlag», который выпустил в свет практически все главные книги Зиновьева. В самой же Германии вышло лишь четыре книги: «Die Diktatur der Logik» (München: Piper Verlag, 1985), «Die Macht des Unglaubens. Anmerkungen zur Sowjet Ideologie». (München: Piper Verlag, 1986), «Katastrojka» (Berlin: Ullstein Verlag, 1989) и «Katastrojka in der offenen Stadt Partgrad» (München: Kyrill-und Method-Verlag, 1991). И потому вполне понятна несколько раздражённая реакция Зиновьева в интервью 1998 на вопрос корреспондента «Независимой газеты» О. Блоцкого:
«— Не есть ли большое свинство, живя в Германии, на Западе, собственно, в системе западной цивилизации, хаять ее?
— А почему нет?!
— Но ведь они вам руку протянули в своё время.
— Кто мне руку протягивал?
— Те же самые немцы, когда решался вопрос с вашей высылкой.
— Я ничего не должен. Я всё отработал. Я платил налоги с первой минуты пребывания на этой земле. Я не получил ни копейки даром. Я в Германии не заработал почти ничего. Я зарабатывал во всех странах мира и платил здесь налоги. А налоги платил здесь без всяких поблажек, без всяких скидок» .
И всё же в Германии ценили Зиновьева. В 1984 он был избран действительным членом Баварской академии искусств. В одной из самых престижных галерей Мюнхена «Вилла Штука» с 28 июня по 20 июля 1984 состоялась персональная выставка картин и рисунков Зиновьева, на которой было представлено более 60 работ, созданных как в Москве, так и в Германии. Выставка имела широкое освещение в прессе и привлекла внимание как рядовых посетителей, так и специалистов. Работы Зиновьева охотно раскупались коллекционерами. Именно как немецкий писатель номинировался он в 1998 на Нобелевскую премию по литературе.
Отношение Зиновьева к Германии и немцам было неоднозначным. Он высоко ценил достижения немецкой культуры – живопись, музыку, архитектуру. Любимым местом в Мюнхене была Старая Пинакотека, куда он ходил практически каждую неделю. Вместе с женой регулярно посещал концерты классической музыки, ездил в оперный театр в Байройт. Величайшим философом всех времён считал Канта. Но ни забыть, ни простить бед, принесённых Германией России в двадцатом веке, не мог.
Друг Зиновьева Марк Зальцберг вспоминает: «Вот эпизод нашей встречи с Александром в Мюнхене в 1991 году. Сидим мы в знаменитой мюнхенской пивной Hofhbrau (не знаю, точно ли написал название. Мой немецкий не ах-ти какой). Подходит пожилой немец со шрамами на лице и вежливо спрашивает разрешения присесть за наш столик. А. А. с отвращением говорит “bitte”. Немец слышит, что мы говорим по-русски, и спрашивает, кто мы, откуда и т. п. Мы вежливо отвечаем, но я вижу, что А. А. постепенно накаляется. А немец вдруг спрашивает: “Что вы делали во время войны?”. И тут ещё оркестрик кстати заиграл “Horst Wessel”. И Александр, глядя ему в глаза, с наслаждением говорит: “Я немцев убивал во время войны”. Немца смыло так, что мы и не поняли, куда он девался! Я спрашиваю Александра: “Это Вы с ними всегда так? ” “Я их ненавижу, а этот, судя по шрамам, может быть, в меня стрелял!” был ответ, и я понял, как тяжело ему жить в ненавистной стране» .
Он любил провоцировать своих политкорректных немецких знакомых. Мог прийти в гости на Новый год в гриме Гитлера. Мог публично заявить, что жалеет, что убил мало немцев во время войны. Или сочинить парадокс в духе того, что вошёл в книгу «Гомо советикус»:
«— Здесь много иностранцев, — сказал Шутник. — Надо создать из них партию и начать борьбу за власть. Захватив власть, выгнать всех немцев из Германии.
— Отличная идея, — сказал я. — Вполне реалистическая. Уверяю вас, сами немцы попрут в эту партию. У них очень сильно чувство вины и стыда за немцев. Причем только сами немцы способны как следует организовать изгнание немцев из Германии.
— Вздор! — возмутился Энтузиаст. — Как это можно выгнать народ из своей страны?!
— Очень просто. Опыт на этот счёт уже есть. Вспомните о Восточной Пруссии!
— А кого вы на место немцев поселите?
— Евреев, конечно. Ну и арабов.
— Они перережут друг друга!
— Тоже неплохо. Ну, немцев из Советского Союза и ГДР.
— А куда вы выселите немцев?
— В Сибирь. Там места всем хватит.
— Но если вы выселите немцев из Германии, то тут всё придет в упадок, и иностранцы покинут Германию.
— И прекрасно! На освободившееся место мы переселим немцев. И после этого тут можно будет спокойно и сытно жить» .
Жёсткая, злая оценка современной Германии дана Зиновьевым в образе, созданном в романе «Пара беллум». Его герой, русский шпион, носящий агентурное имя Немец, мчится «по немецкому автобану на немецкой машине из одного чистенького, похожего на “кухен” немецкого городка, славящегося средневековыми зданиями, в другой чистенький, похожий на “кухен” немецкий городок, славящийся средневековыми зданиями. Хотя он знает эти городки назубок, хотя он бывал в них десятки раз, все они слились в его представлении в один, до тошноты чистенький и похожий на тошнотворно-сладкий “кухен” городок с той же самой ратушей такого-то века, собором такого-то века, рыночной площадью такого-то века, конной или пешей статуей такого-то великого человека (здесь, в отличие от русских, все — великие)… И конечно же с шикарными ресторанами, отелями, витринами магазинов» . Для вечного бунтаря Зиновьева этот одноликий земной рай в виде чистой кухни с декоративными украшениями был невыносим. Одно время Зиновьевы рассматривали возможность переезда в Париж или США, но по сумме различных соображений в конце концов остались в Мюнхене.
Почти четверть жизни прожил Зиновьев в Германии. Это был очень непростой, психологически очень трудный период его биографии. Его непрестанно угнетала оторванность о родины. Постоянно приходилось сталкиваться с чуждой культурной и языковой средой (читать лекции по логике было гораздо проще, чем общаться в магазине или ресторане). Но именно в Германии выросла и получила образование его дочь Полина. Германия стала родиной для его младшей дочери Ксении, появившейся на свет 24 апреля 1990. Покидая Германию в 1999, значительную часть своего творческого архива Зиновьев передал на хранение в Институт Восточной Европы в Бремене.
В 1978 Зиновьев получил гражданство ФРГ. Когда в 1990 указом М. С. Горбачёва он был восстановлен в гражданстве СССР, специальным решением немецких властей Зиновьеву было сохранено гражданство Германии. Так странно сплелись нити судьбы — Зиновьев умер гражданином России и Германии.
