Андрей Тесля, Владас Повилайтис

АКСАКОВСКОЕ СЕМЕЙСТВО

история вопроса, культурный слой

Илл.: Москва златоглавая. С.С.Горюшкин-Сорокопудов. 1908 г.

Славянофильский круг.

Андрей Тесля: Здравствуйте!
Владас Повилайтис: Здравствуйте!
Мы в Берлине, и говорим о славянофилах. И я хотел спросить вот о чем. Ведь славянофилы – это не только идеология, это не только принципы, но это еще и общность людей, это определённый круг людей, который каким-то образом был устроен. Что это за круг?
А.Т.: Это очень интересный вопрос, поскольку всегда значимо определить, что входит в данную общность и что исключено. В случае славянофильства мы видим интересный феномен, который стимулирует наш вопрос.
Это ситуация, когда, с одной стороны, у нас есть целый ряд лиц, которые близки к славянофилам, которые разделяют их идеи, или, во всяком случае, идейное расхождение со славянофилами ничуть не больше, чем внутри самого славянофильского круга между его участниками. И, тем не менее, данные лица, с точки зрения самих славянофилов, славянофилами не являются.
В.П.: Хотя могли бы по всем остальным параметрам.
А.Т.: Действительно, каковы причины, почему они не славянофилы? Что здесь их дистанцирует? Во многом последующие историки склонны описывать их как славянофилов, следуя внешним критериям. Но мы видим, что сам этот славянофильский круг их не принимает.
Другой пример, еще более любопытен, когда в состав славянофильского круга входят лица, которые, вроде бы, как раз очень далеки от славянофильских идей, но, тем не менее, всеми славянофилами они воспринимаются как славянофилы, как часть этой самой общности, они «свои».
И вот, если мы начинаем смотреть, то мы видим, что славянофильский круг – это круг не только, а зачастую не столько, людей, которые объединены общностью идей, сколько это круг родных, знакомых и соседей, принадлежащих к среднему московскому дворянству.
Они все живут примерно в одном районе, они все являются, как правило, зимой жителями Москвы, они всем принадлежат приблизительно к одному кругу, не только по воспитанию, но и по происхождению. В этом смысле мы не увидим там разночинцев.
И мы видим, как образуется интеллектуальное славянофильское объединение. Да, это – идейная общность, но эта идейная общность людей, которые до этого уже принадлежали к одному и тому же кругу, которые уже были знакомы друг с другом, которые уже образовывали что-то одно, и затем среди вот этого круга родных, знакомых и соседей образуется круг единомышленников.

Никита Петрович Гиляров‑Платонов (1824 — 1887)

В этом плане мы видим, что, например, Никита Петрович Гиляров-Платонов или Страхов, или, например, тот же самый Данилевский, или Терц Иванович Филиппов, они все равно остаются в стороне. Потому что, если угодно, им не посчастливилось родиться в этом кругу, у них другая биография, они пришли из другого круга.
И, например, Иван Аксаков и тот же самый Алексей Степанович Хомяков могут очень ценить Никиту Петровича Гилярова-Платонова, они могут считать его очень ценным сотрудником, но при этом он всегда будет внешним членом, он всегда будет сотрудником славянофильских изданий. Он всегда будет человеком, к которому можно обратиться за справкой, человеком, у которого можно проконсультироваться, с которым можно пообщаться, но он никогда не свой, потому что, разумеется, он из духовного сословия, разумеется он выпускник духовной академии, он – попович и перестать быть поповичем ему никак невозможно.
В.П.: Напоминает ситуацию Винни-Пуха, когда там, помните, родные и родственники кролика – бесконечные.
А.Т.: Да. Вот здесь нет момента включения.

Князь Владимир Александрович Черкасский (1824-1878)

И другой вариант – князь Черкасский, который очень далек от этого круга по целому ряду своих идей – например, он никогда не разделял идеи общины, он придерживался существенно других взглядов по многим вопросам, как внутренней, так и внешней политики, но, тем не менее, он – участник этого круга, он остается своим. С достаточно ранних лет и вплоть до своей кончины, он все равно один из участников славянофильского круга, он вхож туда, он часть этой жизненной реальности.
Но славянофилы – это не просто мужской клуб. Дело в том, что у славянофилов есть еще и женская составляющая. Поскольку славянофилы – это московский дворянский круг, и, соответственно, есть очень большая роль женщин в этом кругу, начиная с Авдотьи Петровны Елагиной и её салона, включая женщин аксаковского семейства, включая, например, жену Кошелева, которая первая наденет русский народный костюм и будет осуществлять эту демонстрацию народности на практике.
Это у нас может вызывать улыбку, но в действительности это очень важная тема, поскольку, когда мы говорим о формировании национального проекта, о формировании национального сознания, то принадлежать к определенной общности означает, в том числе, и телесное маркирование, маркирование в одежде, определенный вариант репрезентации своей принадлежности к данной группе.
И ведь очень характерно, что западнические критики и российская официальная власть, власть Российской Империи, сходятся в крайне негативной реакции, например, на бороды. Шутки, которые отпускаются по этому поводу столь разными людьми, как Герцен и московский генерал–губернатор Закревский, здесь обнаруживают чудесное единство.
Поскольку ведь то, что демонстрирует отпущенная борода или вот тот костюм, который изобретается, это демонстрация не-принадлежности к какой-то группе.
Я напомню, что для XIX-ого века семантика одежды гораздо значимее, чем для современности. Например, без белых перчаток нельзя было явиться на бал или к вице-губернатору. Я позволю себе вспомнить эпизод, случившийся с Иваном Аксаковым, который оказавшись в губернском городе, пишет родным, что он сейчас засел в гостинице и будет сидеть еще два дня, потому что его чемодан он где-то в пути. Он не может ни выйти в город, ни представиться губернатору, никому, потому что в этом чемодане все его перчатки, в этом чемодане весь его облик, и он сидит несколько дней буквально в гостиничном номере, потому что он не обладает должным видом – на нем всего лишь путевой костюм, и в этом путевом костюме появится в обществе других людей будет нанесением им оскорбления. И Иван Сергеевич Аксаков даже не обсуждает возможность подобного поступка. Разумеется, это немыслимое действие, и он претерпевает в гостинице подобную ситуацию.
Это значимо, потому что это позволяет нам представить, что значит изменение одежды – это фактически переход в другой род, демонстрация иной телесности, демонстрация того, как быть русским не только в области идей, что достаточно легко, а в своей повседневности: когда возникает вопрос о том, что такое русская еда, что такое русское жилище, что означает быть одетым, подстриженным или выбритым по-русски – надлежащим образом.
И, соответственно, облик, например, дворянина – это облик нормированный. Напомню, что у каждого дворянина есть мундир дворянина соответствующей губернии. Можно сказать, что изменение одежды – это демонстративный жест.
И поскольку славянофильские идеи – это идеи, распространяемые посредством салонов, я подчеркну, что это разные модели – у западников и славянофилов. Западники действуют через журнал, через распространение идей, западническая общность – это не общность определенного круга людей, а общность тех, кто принимает идеи. Соответственно, мы видим, что эта общность может инкорпорировать в себя представителей самых разных групп.
У славянофилов общность – это не общность вокруг какого-то издания. Не случайно славянофильские издания то возникают, то исчезают. Это проповедь в салоне, это проповедь среди других таких же как славянофилов, и, в том числе, это как раз та самая женская сфера, потому что московский салон ХIХ–го века – это, разумеется, салон, включающий в себя женскую составляющую, тот мир, которым живет дом. Вот славянофилы пытаются создать другие образы жизненного мира другие формы существования.

Владас Повилайтис, д-р филос. наук, доц., директор Регионального центра
компетенций в области онлайн-обучения БФУ им. И. Канта.

В.П.: Наверное, одним из самых таких ярких и характерных для славянофильства было аксаковское семейство.
А.Т.: Да, безусловно. Более того, аксаковское семейство – это уникальный культурный феномен. Об этом совершенно чудесно писал Константин Победоносцев в некрологе, посвященном Ивану Сергеевичу Аксакову. Некролог называется «Аксаковы». Он посвящен, скорее, аксаковскому семейству, и некролог здесь, если угодно, это прощание со всем этим культурным феноменом – последним полноценным представителем которого и был Иван Аксаков, скончавшийся в 1886 году.
И Аксаковское семейство, ядром которого был Сергей Тимофеевич Аксаков и Ольга Семеновна Аксакова – это долговременный феномен московской жизни, который вызывал интерес у историков культуры и философов на протяжении многих десятилетий.
Или отец Павел Флоренский, или Василий Васильевич Розанов, в их переписке, касающийся Аксаковского семейства, обсуждая этот феномен, кто-то из них говорил, что это даже болезненное явление, поскольку члены его настолько срослись друг с другом, настолько прилегли друг другу, что никто другой за пределами мира, по большому счету, был не нужен.

Андрей Тесля. Кандидат философских наук, специалист по истории русской общественно-политической мысли.

Ведь характерно, что почти ни у кого из них не сложилась личная жизнь. Это либо существование, так и оставшееся в пределах семьи, именно большой семьи Аксаковых, либо, если мы имеем дело с счастливыми биографиями, как у Григория Аксакова, то это история человека, который достаточно рано отпал от Аксаковского семейства.
Вот Аксаковское семейство – это уникальное устройство быта, пронизанного мыслью, существование в виде внутренней слаженности, где важна и роль отца – великого писателя, и роль братьев – в первую очередь, Константина Сергеевича Аксакова, и замечательной Веры Сергеевны Аксаковой, сестры оставившей дневник. Она играла большую роль и в интеллектуальном существовании семьи, когда был жив отец, и затем уже после смерти отца, и старшего брата. Она во многом брала на себя дела, связанные с изданием газеты «День», издававшейся Иваном Аксаковым. Вокруг неё во многом формировались приемы, устраиваемые Иваном Аксаковым.
И вот аксаковское семейств – это особая форма культурного быта, где все пронизано мыслью, творчеством, действием. Где, пожалуй, внутреннее насыщенное существование настолько велико, что оно отчасти препятствует членам этой семьи выходить вовне, не только в уже отмеченном выше семейном плане, но и в виде творчества, поскольку все духовные силы обращены вовнутрь, и внутренние реакции уже получают достаточный ответ.
Аксаковское семейство значимо постольку, поскольку там формируется и ключевой круг общения славянофилов, и ключевые темы.
Мы видим, как вокруг старшего – Сергея Тимофеевича формируется целый кружок писателей, как существует абрамцевская жизнь с постоянными посещениями друзей и гостей. Как, в первую очередь, формируется мысль Константина Аксакова, который становится создателем особого учения о русской истории – той классической славянофильской версии русской истории: представление о земле и государстве, о безгосударственности русского народа, о призванности России в истории.
Когда Аксаков будет говорить о душе русского народа как о душе христианской, о христианском призвании, христианской миссии, он будет, фактически перелагать на историю мысль Тертуллиана. Аксаков утверждает, что душа русского народа по природе – душа христианская, в том смысле, что особенность принятия христианства в России, то насколько христианство без всякого обучения, без всякой активно учащей церкви вдруг вошло в плоть и кровь было следствием того, что православие для России оказалось встречей со «своим», когда, наконец, русский народ нашел в христианстве то, что он давно искал, что он давно предчувствовал, и что не было для него во вне дано, но к чему он был готов – встреча со «своим», опознание «своего».
В.П.: Спасибо!
А.Т.: Спасибо!