Александр Стыкалин

СЕНТ-ДЁРДИ: «НАУКА И ПОЛИТИКА ДОЛЖНЫ ШЕСТВОВАТЬ РЯДОМ.»

история вопроса, культурный слой

             Илл.:Плакат «Мелкого частника охраняет Коммунистическая партия.» Венгрия.  1947 г.

Альберт Сент-Дёрди в год получения Нобелевской премии.

Мир, который я здесь встретил, произвел на меня очень глубокое впечатление». К истории поездки в СССР в 1945 г. нобелевского лауреата Альберта Сент-Дёрди.

   Двухмесячная поездка в СССР весной-летом 1945 г. крупного венгерского ученого и общественного деятеля  лауреата Нобелевской премии по биологии и медицине Альберта Сент-Дёрди (1893 – 1986) была в то время беспрецедентной по долготе пребывания в Советском Союзе иностранца, не связанного с коммунистическим движением. Интерес руководства СССР к персоне Сент-Дёрди оказался настолько велик, что в заботы о послевоенной судьбе этого ученого и политика был непосредственно вовлечен даже второй по своему влиянию человек страны – В.М. Молотов, чья резолюция стоит на одном из писем: «Надо проявить заботу в отношении Сент-Диорди и хорошо знать, что он делает в политическом отношении… Если С-Диорди захочет, то привести его в Москву и здесь внимательно устроить, а если захочет остаться в Венгрии – оставить там, все время заботясь о нем и быть в курсе его политической деятельности»[1]. Организуя поездку Сент-Дёрди, в Москве рассчитывали, что этот леволиберальный интеллектуал, очень критически относившийся   к режиму Хорти и выполнявший в годы войны особую миссию по заключению сепаратного мира Венгрии с западными державами, станет попутчиком коммунистов в радикальном реформировании системы науки и университетской жизни в стране. Эти надежды сбылись лишь на короткий срок и только отчасти. Уже в 1947 г. Сент-Дёрди, опасаясь возникновения «железного занавеса» и утраты духовной свободы в условиях начавшейся холодной войны, предпочел эмигрировать на Запад.         

Альберт Сент-Дёрди. Фото  из детства и юности.

Альберт Сент-Дёрди родился в 1893 г. в Будапеште в интеллигентной семье дворянского происхождения, где высоко ценилось естественнонаучное знание: среди его родственников по материнской линии были университетские профессора и видные врачи. По окончании реформатской гимназии, одной из лучших в венгерской столице, он поступил на медицинский факультет будапештского университета, который с отличием закончил в 1917 г.

Альберт Сент-Дёрди. 1917 г.

Во время Первой мировой войны провел немало месяцев на фронте в качестве медика, в том числе во время отступления австро-венгерской армии вследствие знаменитого Брусиловского прорыва. Был удостоен боевых наград. Революционные события 1918-1919 гг. (распад монархии Габсбургов, Венгерская Советская республика 1919 г.) застали его на родине, однако вскоре он выехал за рубеж.

Избрав делом своей жизни биохимию, Сент-Дёрди еще в молодости вышел как исследователь на международную  орбиту – стажировался сначала в Германии, Голландии, а в 1926 – 1930 гг. в Британии, в Кембридже, где начиная с 1928 г. публикуются его работы, представившие миру выдающиеся открытия, прокладывавшие новые пути в фармацевтике (получение витамина C).

Тринити колледж Кембриджского университета. Начало ХХ века.

На протяжении всей своей долгой жизни Альберт Сент-Дёрди, даже в период кратковременного, но при этом весьма серьезного увлечения советским опытом, продолжал считать своей духовной родиной Кембридж. Он  поддерживал, насколько мог, связи с британскими учеными, как и с коллегами из других стран, стажировавшимися в престижном Кембриджском университете. Очевидно, именно там, в Кембридже, сформировалось его очень последовательное (а временами даже радикальное) сциентистское мировоззрение. Сент-Дёрди до конца своих дней сохранял веру в высокую миссию естествознания как одной из фундаментальных основ мировой цивилизации, в способность науки (особенно естественных наук) решающим образом влиять на глубокие и всеобъемлющие социальные изменения. Конечно, это предполагало не только огромную ответственность ученых за поступательный цивилизационный прогресс, но и постепенное повышение общественного престижа их деятельности, веса их мнения по ключевым вопросам мирового развития. Всё это, разумеется, открывало пути к политизации науки, ведь стоявшие перед ней задачи имели, несомненно, и свое ярко выраженное политическое измерение. Тем более что без поддержки власть имущих (не только финансовой, но зачастую и сугубо политической) было невозможно осуществление многих амбициозных сугубо научных проектов.

Румынская кавалерия в Будапеште. 1919 г.г.

Сциентизм Сент-Дёрди, нашедший отражение во многих его высказываниях, публицистических выступлениях разных лет, сосуществовал с политическим либерализмом довольно левого толка. Будучи в 1919 г. непосредственным свидетелем Венгерской советской республики с ее леворадикальными эксцессами, молодой ученый не симпатизировал большевизму. Позже, уже в зрелые годы, он писал о том, что пережитой в 1919 г. опыт не прошел для него бесследно, приведя к разочарованию в радикалистских социальных проектах[2]. Консерватором он, тем не менее, не стал. На его духовное формирование, очевидно, в немалой мере повлияла царившая в Кембридже 1920-х годов леволиберальная атмосфера, не чуждая интереса к идеям социализма, марксизма, проектам глубоких, при этом выполненных на «строго научной»  основе общественных преобразований[3].

Сциентизм немарксиста Сент-Дёрди, верившего в то, что научное знание и владение научными методами управления обществом позволят радикально изменить мир, сделать его более рациональным, цветущим и совершенным, свободным от насилия, до некоторой степени перекликался с представлениями коммунистов о «подлинно научном» марксистском мировоззрении.

Международный резонанс открытий Сент-Дёрди был уже в конце 1920-х годов настолько велик, что о талантливом молодом венгерском биохимике заслышали в будапештских правительственных кабинетах. Программа культурной политики хортистского правительства графа Иштвана Бетлена, лишь частично осуществленная, была связана с именем многолетнего министра просвещения и культов графа К. Клебельсберга. Она была направлена на создание в стране мощной инфраструктуры отвечающих современным европейским стандартам элитарных культурных институций (университеты, научные лаборатории, библиотеки, музеи и т.д.). Такая политика имела свое идеологическое обоснование. Ведь по Трианонскому мирному договору 1920 г. послевоенная Венгрия утратила более двух третей венгерской, т.е. управлявшейся из Будапешта половины распавшейся Габсбургской монархии. Для морально-психологической компенсации огромных территориальных потерь надо было утвердить в новых условиях роль Венгрии как «бастиона культуры» в Дунайско-Карпатском регионе. В математике и целом ряде областей естествознания на кафедрах и в лабораториях венгерских университетов (в Будапеште, Сегеде, Дебрецене) старались, насколько было возможно, поддерживать высокий по европейским и мировым меркам уровень научных исследований. Другое дело, что у среднеразвитой аграрно-индустриальной страны, какой была межвоенная Венгрия, средств для проведения дорогостоящих научных изысканий явно не хватало (особенно после экономического кризиса 1929–1933 гг., нанесшего громадной силы удар по всем задуманным проектам). Многие талантливые ученые, получившие подготовку именно в венгерских университетах, рано или поздно были вынуждены переехать в более развитые и благополучные страны. Вклад уроженцев Венгрии в науку XX в. весьма высок. Достаточно назвать имена гениального математика и кибернетика Я. Неймана (без работ которого не было бы компьютерной техники), «отца» американской водородной бомбы Э. Теллера, его коллег по ядерной физике Э. Вигнера и Л. Силарда, физика-экспериментатора Д. Бекеши, основоположника голографии Д. Габора, специалиста в области аэродинамики Т. Кармана, химика Р. Жигмонди, радиохимика Д. Хевеши, астрофизика З. Бая (близкого друга Сент-Дьёрди). Многие из перечисленных – лауреаты Нобелевской премии. Однако один лишь Сент-Дёрди получил эту премию, работая в Венгрии.

Альберт Сент-Дёрди принимает Нобелевскую премию. 1937 г.

Итак, заслышав об успехах молодого венгра в Кембридже, граф Клебельсберг уже в 1928 г. направил ему персональное приглашение возглавить создаваемый институт биохимии в сегедском университете. Город Сегед, где в 1919 г. так и не была установлена власть коммунистов, а, напротив, функционировало альтернативное контрреволюционное правительство, воспринимался властями как центр исконно венгерской национальной духовности, не поддавшейся чуждым разрушительным веяниям. Соответственно и Сегедский университет власти стремились сделать одним из главных средоточий венгерской фундаментальной науки.

Сент-Дёрди воспользовался этим приглашением Клебельсберга, но несколько позже, фактически он возглавил кафедру только по возвращении домой в 1930 г. Поддержка фонда Рокфеллера позволила ему продолжить исследования в Сегеде на столь же высоком, «кембриджском» международном уровне.

Сент-Дёрди активно привлекал студентов к  спорту. На снимке он — участник европейского мототурне. 1934 г.

Человек леволиберальных убеждений, Сент-Дёрди никогда не скрывал своего презрения к глубоко консервативному истеблишменту хортистской Венгрии, ее полуфеодальным социальным устоям, засилью аристократов и церковников. Сами манеры и стиль его поведения в высшем венгерском обществе тех лет были до некоторой степени вызывающими и фрондёрскими[4]. Тем не менее, в 1935 г., учитывая международную известность работ Сент-Дёрди, его скрепя сердце избрали членом Венгерской академии наук, продолжавшей оставаться одним из оплотов консерватизма. В октябре 1937 г., когда в Советском Союзе, впоследствии, после Второй мировой войны восхвалявшемся (хотя и не долго) Альбертом Сент-Дёрди, достиг своего апогея сталинский террор, в Швеции было объявлено о присуждении венгерскому биохимику Нобелевской премии по биологии и медицине. В венгерском (особенно интеллигентном) обществе, переживавшем тяжелейший «посттрианонский» синдром, с трудом осваивавшемся в непривычно узких новых границах страны и очень мало избалованном знаками благорасположения со стороны Запада, это было воспринято как хотя и ограниченный по своему масштабу, но все-таки настоящий национальный триумф.

По мере того как увенчанный лаврами Сент-Дёрди, единственный в Венгрии Нобелевский лауреат, становился все более публичной фигурой, возрастал его интерес к политике и общественной деятельности. Журналисты, то и дело бравшие у него интервью, спрашивали  его мнение по многим вопросам, далеким от естествознания. Сент-Дёрди, как правило, охотно высказывался, что, по всей видимости, означало, что он не был чужд общественно-политических амбиций. Как и многие другие азартные люди, достигшие серьезных успехов в избранной ими сфере деятельности, он не прочь был попробовать проявить себя и в ином амплуа, в том числе политическом.

А.Сент-Дёрди. Фото 1940-х годов.

Хотя явно леволиберальные убеждения Сент-Дёрди были мало уместны, вызывая сильнейшее раздражение в высших кругах страны, где сменяли друг друга правые и крайне правые правительства, его как единственного в Венгрии лауреата престижнейшей в мире премии ввели в 1939 г. в высшую палату парламента. Скорее всего власти сделали это в стремлении несколько задобрить собственную, крайне недовольную продолжавшимся дрейфом Венгрии к открытому фашизму полулиберальную, правоцентристскую интеллигенцию (с которой вынуждены были считаться вплоть до оккупации страны вермахтом в марте 1944 г.). А в не меньшей мере и западные демократии, между которыми и Третьим рейхом приходилось до 1941 г. балансировать хортистской Венгрии. Именно желанием придать чуть больше блеска своей совсем потускневшей витрине в глазах либерального Запада было мотивировано назначение Сент-Дёрди в 1940 г. ректором сегедского университета. Это было сделано с санкции тогдашнего премьер-министра графа Пала Телеки (не только очень консервативного политика, но и европейски известного ученого-географа) в условиях, когда страна еще продолжала лавировать на международной арене, сохраняя нейтралитет в начавшейся войне и не прерывая связей (в том числе культурных и научных) с западными державами. Впрочем, этого могло и не произойти без некоторых жестов Сент-Дёрди, вполне созвучных внешней политике хортистского режима. Так, в конце 1939 г. он резко осудил советское вторжение в Финляндию, связанную с Венгрией тесными культурно-языковыми узами. Более того, перечислил немалые личные средства в финский Красный Крест.

С внутренней политикой режима у него такого созвучия не было, особенно после принятия ряда антисемитских законов, ограничивших в правах немало его коллег и друзей, и вообще в корне расходившихся с исповедуемой им системой ценностей в самых ее основаниях. Гораздо позже, уже живя в США, Сент-Дёрди писал, что его «демократические убеждения не могли примириться с наступающей волной фашизма. Я вовсе не собирался втягиваться в политику, она сама вторглась в нашу жизнь. И когда я видел, как жгли книги и преследовали моих еврейских друзей, я должен был спросить себя: да или нет. И я ответил: нет»[5].

В апреле 1941 г. под давлением Гитлера Венгрия принимает участие в антиюгославской кампании вермахта. Отчаянный жест графа Телеки, в знак протеста против нацистского диктата застрелившегося в своей резиденции, так и не помешал вступлению Венгрии во Вторую мировую войну. В июне страна при новом премьер-министре Л. Бардошши оказывается в состоянии войны с СССР, направив свои войска на восточный фронт, позже с Великобританией, а после Пирл-Харбора и с США. Ход событий усиливал в сознании Сент-Дёрди тотальное неприятие всей политики режима. В 1942 г. при его непосредственном участии под эгидой министерства внешней торговли создается легальное общество умеренно антигерманской направленности с участием авторитетных людей, представителей экономической и политической элиты. Строились планы установления, насколько это было возможно в условиях войны, по неофициальным каналам мостов, ведущих к западным державам, союзницам по антинацистской коалиции. Сент-Дёрди возглавил это общество, при выборе его главы сыграли свою роль не только международный авторитет и англофильская ориентация ученого, но и его тесные связи с британским интеллектуальным сообществом. Это общество опиралось на негласное покровительство нового, довольно гибкого премьер-министра М. Каллаи, на некоторых его полулегальных заседаниях осторожно затрагивался  вопрос о путях выхода Венгрии из войны – эта тема стала особенно насущной после сокрушительного разгрома венгерской армии на Дону зимой 1942/1943 гг. и гибели десятков тысяч солдат. Будучи некоторое время высокопоставленным государственным служащим (ректором второго по величине университета страны), Сент-Дёрди в то же время не скрывал своей антивоенной позиции от довольно широкого круга единомышленников, к которому относились и многие чиновники госаппарата. В 1943 г. происходили, правда, не увенчались успехом попытки создать легальную партию либеральной ориентации – гражданскую демократическую во главе с Сент-Дёрди. Ученый поддерживал связи и с образованным в 1942 г. Венгерским фронтом национальной независимости, явно оппозиционным нелегальным объединением  антинацистски настроенной интеллигенции.

Личное свидетельство Альберта Сент-Дёрди, что Миклош Криваци-Зюц — венгерский скульптор был членом группы сопротивления немецким нацистам по время войны.

Сент-Дёрди к 1943 г. хорошо осознавал, что вследствие неминуемого поражения нацистской Германии усилится советское влияние в Дунайском регионе. Послевоенный концерт великих держав он не представлял себе без активной роли Советского Союза, который воспринимался им прежде всего как мощная антинацистская сила. Позже он писал: несправедливая финская война понемногу стала забываться, «мои симпатии, впрочем, как и симпатии многих других венгров, были теперь на стороне СССР. Мы знали, что Советы в союзе с США и Англией воюют против тоталитаризма, за демократию. Коммунизм был противником гитлеризма, а мы ненавидели гитлеризм». Были у нас, продолжает Сент-Дёрди, и другие соображения, основанные на наших собственных национальных чаяниях: «Гитлер подавлял нас, малую страну. Но мы слышали, что в России большие и малые народы пользуются равными правами. Мы поверили в то, что Россия поможет нам, малой стране, встать на ноги, гарантирует полную свободу, покажет миру, как должна обращаться большая нация с малой»[6]. У венгерского профессора довольно долго сохранялись иллюзии, что СССР в интересах улучшения своего имиджа предпочтет дать в этом плане пример другим державам.

Альберт Сент-Дёрди. 1940-е годы.

Кроме того, он рассчитывал и на определенную способность советской системы под влиянием победоносной войны под антифашистскими идеалами эволюционировать от левой большевистской диктатуры к несколько более демократичной модели общественного устройства.

К 1943 г. Сент-Дёрди негласно воспринимался как в Венгрии, так и на Западе, как один из потенциальных лидеров будущего либерального фланга венгерской политической жизни. В недовольных участием страны в губительной для нее войне кругах (а к ним все более тяготели виднейшие политики, включая графа И. Бетлена) ученый-биохимик зачастую рассматривался как оптимальная (после неминуемого поражения нацистской Германии) кандидатура на пост премьер-министра в силу своих британских связей и однозначно хорошей репутации в Британии и США.

Будапешт. 1944г.

В феврале 1943 г., сразу после оглушительного разгрома венгерской армии на Дону, с ведома премьер-министра М. Каллаи и самого регента М. Хорти состоялась секретная миссия Сент-Дёрди в нейтральную Турцию, в Стамбул, где он встречался с представителями британских спецслужб. Задачей миссии было прозондировать возможности разрыва с Германией и установления сепаратного мира с западными демократиями. Как и некоторые другие венгерские либералы (не говоря уже о прагматиках-хортистах из окружения Каллаи), Сент-Дёрди питал надежды на то, что западные союзники высадятся на Адриатике и тем самым удастся избежать советской оккупации Венгрии. Хотя венгерские власти находились в курсе его поездки, это не означало, что он был склонен последовательно вести игру в интересах сохранения существующего режима. Свою миссию он согласовал не только с премьер-министром, но и с представителями антигерманской оппозиции, в том числе социал-демократами и деятелями партии мелких хозяев[7]. Таким образом, к неудовольствию Каллаи, он выступал как независимый политик, представлявший широкий спектр антинацистских сил. В свою очередь и англичане отнеслись к нему достаточно серьезно, рассматривая его как человека, олицетворявшего в Венгрии именно те круги, с которыми державам-победительницам предстояло иметь дело после победоносной войны. Именно в таком духе они информировали о миссии Сент-Дёрди своих союзников – как американского, так и советского. В письме в Москву было отмечено, что Сент-Дёрди имеет большой политический потенциал и является одним из оптимальных кандидатов на пост главы правительства послевоенной Венгрии[8].

Справедливости ради все же надо заметить, что в венгерских либеральных кругах отношение к будущей роли Сент-Дёрди как политика не было однозначным. Хотя и видно было, что это человек с растущими политическими амбициями, однако далеко не все считали его перспективной в этом плане фигурой и связывали  с ним большие надежды. Да и саму его миссию в Стамбул не могли считать слишком успешной, в узком кругу посвященных единомышленников она вызвала скорее разочарование, показав огромные трудности, стоявшие на пути заключения сепаратного мира.

Не возымев большого успеха, эта миссия все же создала почву для дальнейших контактов. Сент-Дёрди брал на себя обязательства по поддержанию связей с антигитлеровскими кругами внутри Венгрии. Полученная от венгерского профессора информация учитывалась при выработке дальнейших планов союзнических держав в отношении Венгрии.

Для немецкой разведки стамбульская миссия Сент-Дёрди не составила секрета, нацисты знали о ней через широкую сеть своей агентуры как в Венгрии, так и в нейтральной Турции. В результате ученый был объявлен врагом Германии. В 1943 – начале 1944 гг. его выручало прежде всего покровительство премьер-министра М. Каллаи. Но 19 марта 1944 г., чтобы предотвратить потерю ненадёжного союзника, германский вермахт оккупирует Венгрию[9], сам Каллаи, дабы избежать ареста, скрывается в турецком посольстве. Новое правительство во главе с Д. Стояи было абсолютно лояльно Третьему рейху. Внутриполитические условия меняются, в стране устанавливается тотальная фашистская диктатура, начинается процесс массовой депортации венгерских евреев в концлагеря. Над Сент-Дёрди со всей остротой нависает угроза ареста. Предоставление ему шведским посольством гражданства нейтральной Швеции хотя и дало некоторый шанс на спасение, но всё же не устранило опасности физической расправы.

Скрывавшийся, как и другие лидеры венгерской либеральной  оппозиции, в подполье от германских спецслужб Сент-Дёрди поддерживал связи со своими единомышленниками[10]. Со временем многим из них становилось всё яснее, что западные союзники не торопятся с высадкой на Адриатике, а это значит, что Венгрии в процессе освобождения от нацистской оккупации скорее всего придется иметь дело с Красной Армией. Прозападные политические симпатии становятся чем-то виртуальным, не способным найти прямое практическое применение, тогда как советская альтернатива выступала все более весомо и зримо. В этих условиях возросло значение «восточных», умеренно просоветских политических ориентаций, в венгерском обществе существовали (хотя отнюдь не доминировали) и определенные надежды на то, что поддержка СССР не помешает, а, напротив, поможет найти эффективный выход из того тупика, в который загнал Венгрию союз с нацистской Германией. СССР по праву воспринимался как одна из главных антинацистских сил, союзник США и Великобритании, и позитивы в оценке его будущей роли в послевоенном мире всё более преобладали над негативами в сознании и некоторой части венгерских либералов – эта позиция Сент-Дерди, сформировавшаяся в годы войны, получила потом закрепление в результате его поездки в мае – июле 1945 г. в Советский Союз и вынесенных из нее весьма благоприятных впечатлений о состоянии научной жизни в СССР.

В конце августа 1944 г. Сент-Дёрди едва не был востребован в ходе реализации новых планов, направленных на разрыв Венгрии с нацистской Германией. 23 августа в Румынии вследствие государственного переворота, поддержанного молодым королем Михаем, была свергнута диктатура маршала Антонеску, а новое правительство объявило войну Третьему рейху. В условиях явного ослабления к этому времени позиций Германии, в окружении регента Венгрии Хорти, сменившего профашистское правительство на несколько более умеренный кабинет генерала Г. Лакатоша, возникает идея командировать Сент-Дёрди в расположение советских войск для выяснения условий сепаратного мира. В хортистской элите, очевидно, осознавали, что задержка Венгрии в деле разрыва с нацистской Германией ставит ее в глазах антигитлеровской коалиции в заведомо неблагоприятное положение в сравнении со своей вечной соперницей, соседней Румынией – и это в свете претензий обоих государств на Трансильванию. Миссия, однако, не состоялась, верхушке хортистского режима не хватило решимости и последовательности, что в конце концов привело в середине октября 1944 г. к перевороту, свержению самого Хорти и установлению фашистской диктатуры Салаши, лояльной Третьему рейху. Под властью нилашистов во главе с Салаши Венгрия продолжала оставаться сателлитом нацистской Германии и тогда, когда все прочие ее европейские союзники один за другим либо вышли из войны, либо перекочевали в противоположный стан.

Осенью 1944 г. Сент-Дёрди поддерживал в подполье связи с некоммунистическим крылом движения сопротивления, с группой Э. Байчи-Жилински, после прихода к власти нилашистов готовившей  попытку государственного переворота. В этих кругах строились планы тайно переправить ученого во главе миссии в расположение советских войск, уже приступивших к освобождению Венгрии, к командующему 2-м Украинским фронтом маршалу Р.Я. Малиновскому, а может быть и дальше, в Москву, в целях ведения переговоров о будущем Венгрии. Но начавшиеся аресты членов этой подпольной организации помешали поездке.

Советские солдаты в Будапеште. Май 1945г.

Взятие Красной Армией Будапешта после тяжелейших кровопролитных полуторамесячных боев (конец декабря 1944 г. – 13 февраля 1945 г.) Сент-Дёрди воспринял не только как решающую акцию по освобождению Венгрии от нацистского зла, но и как устранение постоянной угрозы быть схваченным нацистами и нилашистами. Свою встречу с советскими войсками он описывает и в автобиографических заметках 1949 г., написанных в США, и в более поздних мемуарных текстах и интервью[11].

Как свидетельствуют архивные документы[12], Альберта Сент-Дёрди при освобождении Будапешта искали специально по приказу маршала Р.Я. Малиновского, который в свою очередь получил указание свыше[13]. Найдя его в конце концов, отвели профессора в безопасное помещение, обеспечив всем необходимым. На соседних улицах еще слышались выстрелы и разрывы бомб и гранат. Известного ученого обеспечили настолько хорошим питанием, насколько это было вообще возможным в тех условиях. Позаботились и о членах его семьи. Как он позже вспоминал, радушию и гостеприимству советских офицеров не было границ – вплоть до того, что специально для него установили кинопередвижку, вызвав киномеханика[14]. Оказанный прием был настолько хорош, что Сент-Дёрди, по собственным позднейшим воспоминаниям, получил в это время возможность узнать русский народ с самой лучшей стороны и совершенно искренне готов был забыть всё плохое, что знал; теперь он ожидал именно от России и русских воплощения многих своих чаяний.

Сент-Дёрди провёл в расположении советских войск несколько недель, потом выехал в Сегед, чтобы узнать, в каком состоянии находились его научные лаборатории – город был взят Красной Армией сходу еще в октябре 1944 г. и университетские корпуса мало пострадали. Основная работа ждала его, однако, в Будапеште, где уже 7 марта состоялось первое после изгнания немецких оккупантов общее собрание Венгерской академии наук (ВАН). С самого начала Сент-Дёрди выступал не только за радикальное обновление членского состава Академии, удаление из нее крайне правых элементов и вливание свежих сил, но и за повышение роли естественных и технических наук в Академии, ее структурную реорганизацию с учетом насущных потребностей страны, приступавшей в условиях глубокой послевоенной разрухи к восстановлению. 27 апреля, буквально накануне своей поездки в СССР, Сент-Дёрди возглавил институт медицинской химии в структуре будапештского университета.

Почему академик Сент-Дёрди был так хорошо принят советским командованием? Заключалась ли причина этого только в его всемирной известности либо имели место и какие-либо другие соображения? Судя по  документам ЦК ВКП(б) и Наркоминдела СССР[15], в Москве осознавали его общественно-политический вес, вплоть до его готовности стать «знаменем политического направления». С этим надо было не только как-то считаться, но и использовать, насколько это было возможно, в интересах советской политики. С одной стороны, Сент-Дёрди рассматривали как одного из потенциальных харизматических лидеров формирующегося либерально-прозападного крыла венгерской политической жизни, которое воспринималось как жёсткий оппонент коммунистической перспективы, а потому никак не могли оставить бесконтрольной его общественную активность. Чтобы изолировать его от нежелательных для Москвы связей, академика надо было поместить в своего рода «золотую клетку».  Когда в марте 1945 г. с Сент-Дёрди захотели вступить в контакт лица, занимавшиеся созданием новой политической партии либеральной ориентации, и предложить ему присоединиться к ней и даже стать ее лидером, советская военная администрация воспрепятствовала этому. Ни в какие политические партии он так и не вошел, а в венгерском парламенте (Национальном собрании, а затем Госсобрании) выступал как независимый депутат.

С другой стороны, руководство СССР совсем иначе обошлось в это же самое время с еще более знаковой фигурой венгерской элиты – Иштваном Бетленом, бывшим премьер-министром, а в годы Второй мировой войны харизматическим лидером не либерального, а консервативно-антифашистского (при этом тоже вполне пробританского) направления в венгерской политике. Граф Бетлен тоже был изолирован от своих потенциальных сторонников, однако не так, как Сент-Дёрди – вскоре после прихода советских войск в Будапешт он был арестован и депортирован в Москву, где в 1947 г. скончался на восьмом десятке лет в Бутырской тюрьме.

Применительно к графу Бетлену было совершенно очевидно, что политик такого масштаба (никогда не скрывавший своих не только антинацистских, но и жёстких антикоммунистических убеждений) станет знаменем сил, выступающих против коммунистической альтернативы развития. Не было никаких оснований надеяться, что один из организаторов и лидеров правоконсервативного центра власти, упорно противостоявшего в 1919 г. Венгерской Советской республике, в 1945 г. вдруг согласится по доброй воле играть на венгерской политической сцене по правилам, продиктованным из Москвы. В случае же с леволиберальным Сент-Дёрди была избрана другая установка – всерьез взвешивались возможности использовать его в интересах СССР в качестве попутчика коммунистов (в целях расширения поддержки новой власти со стороны интеллигенции). При этом, в отличие от Вашингтона и Лондона, связывавших с ним, по крайней мере на первых этапах, определенные политические надежды, в Москве, очевидно, не видели в нем фигуры, подходящей для выполнения одной из ключевых государственных функций. Руководство СССР не было заинтересовано в далеко идущих политических амбициях либерального профессора, которого никак не могло рассматривать в качестве своего ставленника. Оно скорее предпочло бы, чтобы его будущая деятельность всецело ограничилась сферой науки, культуры и образования, и чтобы, заняв здесь достаточно видные позиции, Сент-Дёрди, в соответствии со своими явно антинацистскими, реформаторскими и не лишенными даже некоторой левизны настроениями, оказал бы посильное содействие коммунистам в осуществлении чисток венгерской духовной жизни от реальных и мнимых пособников фашизма, вытеснении глубоко консервативного духа из университетской, академической среды. Для того чтобы укрепить готовность крупного и при этом политически активного ученого сотрудничать с новой властью (причем ее левым флангом), и было решено сразу откликнуться на его желание посетить СССР: поездка Сент-Дёрди, чуть ли не исключительная по длительности пребывания в 1945 г. в СССР зарубежного ученого, была организована по каналам Всесоюзного  общества культурных связей с заграницей (ВОКС).

О мотивах поездки венгерского ученого в СССР и о ее подготовке узнаем из записки зама наркома иностранных дел СССР В.Г. Деканозова председателю ВОКСа В.С. Кеменову от 16 апреля 1945 г. Как писал Деканозов, Сент-Дёрди в беседе с представителями Союзной Контрольной Комиссии (СКК) «выразил желание поехать в Советский Союз для изучения возможности продолжения своей научной деятельности и издания своих трудов»[16]. Из документа, таким образом, следует, что весной 1945 г., в условиях послевоенной разрухи в Венгрии, Сент-Дёрди в принципе не исключал как одну из альтернатив  продолжение своей научной деятельности именно в СССР, где уже имел возможность побывать в 1935 г. на  научном конгрессе, получив определенное представление о положении дел в биологической науке и познакомившись с ведущими советскими учеными в своей области (В.А. Энгельгардтом и др.)[17]. Установление более тесных контактов с советскими коллегами и более глубокое ознакомление с СССР явились главными целями его поездки[18].

Для Наркоминдела СССР в апреле 1945 г. вопрос о продолжении Сент-Дёрди своей профессиональной деятельности именно в Советском Союзе оставался открытым. «Не предрешая вопроса о его дальнейшей научной работе в СССР, что должно быть предметом особых бесед с ним», НКИД  считал в то же время его приезд в Москву возможным, а пригласить его решили от имени ВОКСа[19]. 29 апреля, еще до капитуляции Германии, ученый прибыл на поезде в СССР.

Будапешт. 1945 г.

Взяв академика под свою опеку, представители советской военной администрации вместе с тем не могли его полностью изолировать от венгерских реалий весны 1945 г. Так, Сент-Дёрди не раз был свидетелем сцен насилия советских солдат над мирными венграми, о чем также упомянул в своих выше приведенных нами автобиографических записках, написанных в конце 1940-х годов в США. Упомянул, искренне признавшись в том, что готов был, но только до известной степени, объяснить происходившее пережитым в годы войны многими людьми опытом, равно как и условиями военного времени. Сент-Дёрди среди прочего донес по назначению жалобу всемирно известного композитора Золтана Кодая о том, что советские солдаты экспроприировали у него рояль: разумеется, инструмент довольно быстро вернули владельцу. Однако в те недели случались и истории куда более обременительные для красноармейского командования. Рассчитывая, очевидно, на определенное политическое влияние в новой Венгрии, Сент-Дёрди иногда позволял себе шаги, которые едва ли мог позволить человек, вовсе лишенный политических амбиций. Так, настояв на встрече с довольно высокопоставленными советскими офицерами, он весьма резко потребовал облегчить условия жизни большой группы венгерских военнопленных, которых косил тиф в лагере на территории Венгрии, где они были размещены. Кроме того, Сент-Дёрди, хотя и сам выступал за решительное очищение Венгерской академии наук от крайне правых элементов, счёл всё же слишком радикальными проводившиеся новой властью при содействии СКК чистки госаппарата от лиц, выполнявших определенные функции при прежнем режиме. Ведь их жертвами стало немало людей, не имевших отношения к нацистским преступлениям. Поскольку в беседах с советскими представителями венгерский академик своего мнения по острым вопросам особенно не скрывал, это (как можно предполагать) вело к дальнейшему разочарованию в нем как в политике, готовом безропотно выполнять указания из Москвы, и  укрепляло в соответствующих советских органах желание по возможности ограничить его активность деятельностью на культурном фронте.

 Матяш  Ракоши (в центре),  Ласло Райк (за спиной Ракоши),   Андраш Собек (первый на снимке). 1946 г.

Формировавшееся отношение к Сент-Дёрди представителей СССР имело много общего с отношением к нему в руководстве венгерской компартии, где тон задавали коминтерновцы, вернувшиеся на родину из СССР. Весной  1945 г. он впервые встретился с лидером венгерских коммунистов М. Ракоши, который был любезен, не скрывал, что воспринимает его как попутчика своей партии, на которого возлагаются большие надежды в деле создания новой Венгрии. Ученый изъявил готовность внести посильный вклад в восстановление страны, но выразил при этом озабоченность преследованиями многих людей, которые не могут защитить себя от ложных обвинений в причастности к преступлениям прежнего режима. Ракоши старался его успокоить, сказав, что всё происходящее вполне объяснимо настроениями военного времени, и  превышению власти на местах едва ли стоит придавать слишком большое значение. По более позднему признанию Сент-Дёрди, после этой весьма откровенной беседы их отношения стали прохладнее, чем в минуту знакомства. Лидер венгерских коммунистов, очевидно, понял, что этот «сентиментальный буржуазный интеллигент» еще не раз встанет у него на пути при проведении идеологически выдержанной, «правильной» линии, избранной компартией по согласованию с Москвой[20].

Недовольство Сент-Дёрди действиями советcких военных было весной 1945 г. настолько сильно, что, по собственному признанию, сделанному уже 23 июля, вскоре после возвращения из СССР, на собрании профсоюза венгерских педагогов[21], он испытывал колебания,  надо ли ехать в СССР, не будет ли его поездка воспринята венгерским общественным мнением как попытка закрыть глаза на творимые красноармейцами беззакония. В конце концов перевесило иное чувство, победило вполне естественное желание увидеть собственными глазами и поближе узнать великую державу, в сфере влияния которой оказалась по итогам войны его родина на обозримое будущее. В своем интересе к СССР, современным советским реалиям Сент-Дёрди, конечно же, не был одинок среди людей своего круга[22].

Кроме того, при всем своем более чем сдержанном отношении к поведению красноармейцев на занятой ими венгерской территории, Сент-Дёрди не только очень высоко оценивал роль СССР в победе над нацизмом (и разделял в этом смысле настроения многих западных интеллектуалов в 1945 г.[23]), но и воспринимал Советский Союз как долгосрочного и близкого, уже в силу геополитических факторов, партнера Венгрии на международной арене. Он считал важным налаживание взаимопонимания соседних народов, установление и поддержание корректных советско-венгерских отношений, предвидя, как и многие другие наблюдатели[24], усиление внешнеполитического веса советской державы по итогам Второй мировой войны.

Заседание Юбилейной комиссии по проведению празднования 220-летия Академии наук СССР на даче у президента АН СССР В.Л. Комарова на Николиной горе. Среди присутствующих академики: И.П. Бардин, В.П. Волгин, Л.А. Орбели, В.Л. Комаров, Н.Г. Бруевич, Н.Д. Зелинский, Н.В. Зубов. Май 1945 г. (АРАН. Ф.277. Оп.6. Д.41. Л.1)

Согласившись поехать в СССР, Сент-Дёрди вместе с тем не оставил намерения поставить перед официальными советскими инстанциями вопрос о злоупотреблениях красноармейцев в отношении мирного венгерского населения. Из его вышеупомянутой мемуарной записки, написанной в 1949 г. в Америке, выясняется, что, прибыв в Москву, он обратился к принимающей стороне с письмом с просьбой быть принятым Сталиным или Молотовым. Позже он вспоминал, что уже через считанные дни улыбнулся своей наивности, позволявшей надеяться на возможность быть выслушанным на столь высоком уровне. Его принял в конце концов зам. наркома иностранных дел Деканозов, настороженно задававший наводящие вопросы. Позиционировав себя как «посла доброй воли» и многократно подчеркнув свою искреннюю приверженность делу дружбы с СССР, Сент-Дёрди в то же время осторожно затронул вопрос о схваченных советскими солдатами и интернированных в массовом порядке венграх[25]. Разговор шёл на немецком языке, которым Деканозов, служивший до июня 1941 г. послом СССР в Германии, прилично владел. Поняв, какова была главная цель прихода Сент-Дёрди, «маленький человек подпрыгнул и начал кричать: что, разве вы не знаете о том, какие разрушения нам принесли венгерские войска, и о том, что это вовсе не Советский Союз развязал войну, и т.д., и т.п.? Он кричал и кричал, и я вдруг внезапно осознал: то, что я раньше считал результатом чрезмерного усердия местных начальников, было на самом деле результатом хорошо продуманного приказа из Москвы. Я незаметно выскользнул из кабинета и удалился» с Кузнецкого моста[26]. Часть иллюзий в этот момент, очевидно, развеялась[27].

За несколько дней до беседы с Деканозовым Сент-Дёрди был принят в ВОКСе. Запись его беседы с Кеменовым от 19 мая свидетельствует о том, что от венгерского академика всё ещё ждали ответа, предпочтет ли он продолжить свою научную деятельность в СССР, где для этого существуют все необходимые условия, или всё же вернуться домой (очевидно, этот вопрос до тех пор считали открытым). Поблагодарив за возможность получить представление о Советском Союзе, Сент-Дёрди выразил желание возвратиться в Венгрию, где его присутствие необходимо в существующей серьезной политической обстановке. Кеменов, приняв это к сведению, не стал развивать тему, сочтя вопрос окончательно закрытым, разговор переключился на поездку ученого в Закавказье,  где можно было бы сочетать отдых с ознакомлением с развитием культуры и науки. В ходе беседы ученый пока еще не избегал острых политических тем[28], однако затем разговор зашел о создании в Венгрии и последующем материальном обеспечении общества дружбы с СССР, для которого в Будапеште уже подыскали помещение. Судя по относящимся к маю 1945 г. материалам ВОКСа, в Москве, считая более вероятным возвращение академика домой, а не продолжение им своей научной деятельности в СССР, рассматривали его как кандидата на пост председателя общества (на учредительном собрании, состоявшемся в июне в отсутствии Сент-Дёрди, еще не успевшего вернуться из СССР, он был избран почетным председателем, тогда как председателем стал писатель Л. Зилахи, впоследствии, как и Сент-Дёрди, эмигрировавший из Венгрии).

Ознакомительная поездка венгерского ученого по СССР, между тем, продолжалась. В Москве были заинтересованы в том, чтобы сделать её  максимально удачной, рассчитывая на его последующие, по возвращении в Венгрию, благожелательные заявления об СССР. Вполне естественным было стремление использовать приезд Сент-Дёрди в интересах улучшения имиджа СССР среди венгерской интеллигенции (эта цель, как мы увидим, в общем была достигнута). В своих более поздних (1949 г.) автобиографических заметках ученый писал, что ему показали всё, что он хотел увидеть; при посещении музеев и театров он получил возможность познакомиться с выдающимися творениями культуры и убедиться в довольно бережном отношении к наследию, в ходе контактов с людьми познал лучшие, самые восхитительные качества русского народа[29]. Интенсивным и плодотворным было общение с советскими коллегами, специалистами в области биологических наук академиком В.А. Энгельгардтом и др., проявившим очень большой интерес к новым исследовательским планам Сент-Дёрди и делившимся с ним своим профессиональным опытом[30]. При этом собеседники старались по возможности не касаться политики и тем более избегали политических дискуссий, что в полной мере отвечало принятым в СССР негласным правилам общения с иностранцами, которых не только подчеркнуто придерживались хозяева, но быстро усваивали и гости.  Хорошее  впечатление на Сент-Дёрди и его супругу произвело посещение детского сада на окраине Москвы и художественной школы. Как отмечалось в отчете сопровождавшей академика сотрудницы ВОКСа[31], ученый вначале проявлял и некоторое недоверие, что в ВОКСе привычно объясняли ни чем иным как влиянием на него «буржуазной пропаганды». Он, в частности, засомневался, не привели ли его в показной детский сад, и успокоился только тогда, когда потом зашли и в другой, расположенный по соседству. Сент-Дёрди довольно высоко оценил на основе увиденного в Москве стремление учителей и воспитателей к выявлению творческих потенций каждого ребенка, его индивидуальности, и по приезде домой в своем довольно пространном выступлении на собрании профсоюза венгерских педагогов[32] рассказывал о положительных сторонах советской системы образования, которая, хотя и не может похвастать такой же глубиной традиций, как некоторые европейские школы (и вообще, как и многое  в Советском Союзе, не может быть должным образом оценена по привычным для западного либерального сознаниям меркам), но выгодно отличается во многих отношениях от сложившейся в хортистской Венгрии глубоко консервативной системы образования и воспитания, способной загубить таланты на корню.

Фотография в газете «Szabad Nеp» («Свободный народ») об участии венгерской делегации на торжествах  в Москве  по случаю 220-го юбилея АН СССР. Сент-Дёрди третий справа.

Примерно 2 недели из двухмесячной поездки Сент-Дёрди в СССР заняло его участие в составе венгерской делегации в юбилейной сессии АН СССР по случаю 220-летия основания в 1725 г. Петром I в России Академии наук[33]. Не только дома, в Венгрии, но еще более в Советском Союзе, Сент-Дёрди чувствовал себя в «золотой клетке», находясь под неослабным контролем спецслужб. Он сразу обратил внимание на попытки ограничить его связи с западными коллегами, гостями юбилейной сессии. Любые контакты были весьма скоротечны, если не мимолетны, поскольку организаторы его пребывания в СССР постарались свести общение венгерского академика с «западниками» к минимуму. Тем не менее такое общение состоялось. Западные ученые знали, что Сент-Дёрди был  приглашен в СССР с долгосрочным визитом в интересах укрепления советско-венгерских культурных связей, при этом они  обратили внимание не только на очевидную искренность его усилий в пользу наведения мостов между Венгрией и СССР в венгерских интересах, но и на его открытость «англосаксонскому миру», самую живую заинтересованность в возобновлении тесных связей с ним. В беседе с австралийцем Э. Эшби, знакомым по Кембриджу, он не скрывал страстного желания посетить Англию или США, но признал, что ему это едва ли позволят сделать в ближайшее время даже на короткий срок, поскольку «русские» (на самом деле Союзная Контрольная Комиссия во главе с маршалом К.Е. Ворошиловым, в которой решающее слово действительно оставалось за советской стороной) до подписания с Венгрией мирного договора контролируют в стране все западные визы. Даже переписка его просматривалась и у Сент-Дёрди не было уверенности, что письмо в британское Королевское общество или кембриджский университет дойдет до места назначения. Венгерский нобелевский лауреат, очевидно, уже понимал, что ему уготовано на обозримое будущее пребывание в «золотой клетке», хозяева которой будут прилагать все усилия для того, чтобы ограничить его западные связи, как, впрочем, и связи других венгерских интеллектуалов.  Причем в сложившейся ситуации он готов был принимать правила игры, не хотел нарушать навязанного ему образа жизни, возможно, опасаясь оказаться в положении графа Бетлена. Как бы то ни было, с Сент-Дёрди удалось конкретно договориться о присылке его новых статей, отражающих свежие научные замыслы, для публикации в британских журналах. Особый интерес ученый проявил к поддержке некоторых своих будущих проектов фондом Рокфеллера, при этом подчеркнул желательность инициативы именно со стороны фонда, поскольку любое его письмо в этот фонд будет наверняка перехвачено «русскими», которые пообещают материально поддержать все его начинания, лишь бы он не возобновлял свои западные связи. Как заметил Эшби в письме одному из коллег по итогам своей непродолжительной беседы с венгерским ученым, «русские» хорошо обращаются с Сент-Дёрди, но цена этого хорошего обращения – полная утрата им интеллектуальной свободы [34].

Между тем, представления Сент-Дёрди, если не об интеллектуальной свободе, то о советском режиме и целесообразности применения советского опыта реорганизации науки, очевидно, не в полной мере совпадали с представлениями классических западных либералов его генерации даже на момент 1945 г., когда на Западе в условиях эйфории победы несколько усилилось увлечение советскими моделями. Как отмечалось выше, венгерский академик, по собственному позднейшему признанию, втайне надеялся, что  в ходе пребывания в СССР ему представится шанс увидеться со Сталиным и искренне поделиться с ним своими мыслями о том, что же мешает дружбе и взаимопониманию двух народов. Сталина он действительно увидел вблизи, однако совсем при других обстоятельствах – на приеме в Кремле в торжественной атмосфере, очевидно после парада Победы на Красной площади 24 июня. Свои  впечатления он описал по свежим следам, вскоре после своего возвращения из СССР, в коммунистической газете “Szabad Nép”. Уже в ходе своих повсеместных встреч с советскими гражданами, будь то в Москве, Ленинграде, Грузии или Армении, Сент-Дёрди обратил внимание на искреннее, как ему показалось, уважение народа к Сталину и безоговорочную поддержку его политики, и он не был склонен объяснять это только опасениями за преследование иных точек зрения. Еще сильнее его поразила реакция нескольких сот собравшихся на появление в большом кремлевском зале Сталина и других советских лидеров. Судя по тональности статьи, он и сам до некоторой степени поддался не только навязанным правилам игры, но и ложному обаянию диктатора, сумевшего предстать в этот праздничный вечер перед подданными в облике заботливого «отца народов», призвавшего соотечественников, залечив фронтовые раны, обратиться к мирному созидательному труду. Является ли Сталин диктатором, какие были и в более раннее, и в новейшее время в истории других государств – вопрос этот Сент-Дёрди ставил перед собой со всей определенностью и пытался дать на него свой непредвзятый ответ, руководствуясь только лишь увиденным. И дал в то время на него ответ скорее отрицательный. У венгерского академика создалось впечатление скромности и простоты Сталина, демократичности его манеры общения, отсутствия огромной дистанции между вождем и собравшимися в зале: в субъективном восприятии многих из них он отнюдь не диктатор, а скорее именно отец народа[35]. Как бы ни относиться к Сталину, продолжает Сент-Дёрди, очевидно одно: это человек большого масштаба. Восприятие Сталина одним из крупнейших биохимиков мира в триумфальном для Красной Армии 1945 году вполне перекликается с восприятием его в 1945-1946 гг. многими другими европейскими интеллектуалами, деятелями культуры[36].

Венгерский ученый в той же связи задавался и другим вопросом: что дает основания говорить о современном российском авторитаризме (определение «тоталитаризм» еще не получило в 1945 г. широкого распространения)? Только то, что в России нет ничего похожего на демократию западного типа, когда «каждому позволено вникать во всё»? Конечно, в России мы видим совсем иное: доверие народа наделяет широкими полномочиями людей, которые обладают властью постольку и до тех пор, пока пользуются этим доверием. И это оправданно, продолжает Сент-Дёрди, поскольку власть неизменно сталкивается с проблемами, которые никак (а тем более в условиях большой войны, навязанной Советскому Союзу) нельзя решить посредством дискуссий, да и вообще не может быть двух капитанов на одном корабле. В России же каждая институция – это корабль, доверенный одному капитану, и до тех пор, пока тот хорошо выполняет свою работу, пусть он ее делает и дальше. Как видим, венгерский нобелевский лауреат, как, впрочем, и многие другие европейские интеллектуалы того времени, уступил соблазну оценить деятельность Сталина, совершенно абстрагируясь от моральных категорий, а прежде всего с точки зрения эффективности менеджмента сталинской системы. Он исходил из того, что в России и СССР в силу иных исторических, культурных традиций существуют другие критерии демократии, не похожие на западные. Власть здесь легитимизируется не привычными для Запада электоральными принципами, в основе которых лежат строгие демократические процедуры, она основывается на совершенно иных проявлениях всеобщего доверия подданных и легитимизируется именно этим доверием. Один из исследователей политической деятельности Сент-Дёрди, видный норвежский историк венгерского происхождения Д. Петери, пытаясь ответить на вопрос, почему ученый по возвращении из СССР поставил себя на какое-то время на службу советской и коммунистической пропаганде, увидел истоки его тогдашнего отношения к Сталину и его системе в  приверженности последовательного сциентиста Сент-Дёрди идеалам отнюдь не демократии, а меритократии, в его конкретном случае интеллектуальной меритократии. Речь идет о признании им исключительного права некоей когорты избранных, наделенных большим авторитетом лиц не только на политическую власть, но – шире – на полномочия в рамках любой системы управления. Причем критерии отбора элиты связаны с реальным вкладом этих людей в культуру, науку, их общественной харизмой и не имеют ничего общего с принципами электоральной демократии. Пренебрежение демократическими принципами, склонность к авторитарному стилю управления проявились, согласно Петери, и в планах Сент-Дёрди по реформированию Венгерской академии наук, о чем речь пойдет несколько ниже[37].

Альберт Сент-Дёрди. 1950-е годы.

По возвращении из СССР Сент-Дёрди сделал ряд достаточно восторженных заявлений как в своих публичных выступлениях, так и в прессе, в том числе в изданиях венгерской компартии[38]. «Главной целью моей поездки в Москву, –  говорил он, – было установление связей с советскими деятелями умственного труда. Мне удалось это в полной мере. Но если бы только это, я отложил бы свою поездку, ведь у нас дома сейчас так велика нужда в рабочих, строящих руках. Наш мир рухнул и мы должны его выстроить заново. Там, в России тоже 28 лет назад рухнул прежний мир и на его месте был потом построен новый». Помимо естественного для меня интереса к советской науке, продолжал Сент-Дёрди, меня привели в СССР «еще две цели: увидеть, каков этот мир, который там построили, и определить, что из этого опыта мы можем  применить с пользой для себя. А еще одна цель моего приезда заключалась в том, чтобы увидеть русский народ у себя дома, на родине, ибо это поможет нам лучше понять, чего мы можем ожидать от него в дальнейшем. Мир, который я здесь встретил, произвел на меня очень глубокое впечатление. Я глубоко убежден, что нашу страну поставить вновь на ноги мы сможем только при применении тех же принципов, которые подняли эту страну. Но я убедился и в том, что Советский Союз не хочет навязывать нам свои принципы или общественное устройство. От нас ждут только добрых намерений, окончательного выкорчевывания фашизма, того, чтобы народ Венгрии не смог стать снова оружием в разбойничьем походе на Советский Союз»[39].

Более внимательное прочтение текстов выступлений Сент-Дёрди, в том числе на собрании профсоюза венгерских педагогов 23 июля, позволяет сделать вывод о неоднозначности полученных им при посещении СССР впечатлений. Более откровенными в сравнении с высказываниями со страниц коммунистической прессы представляются его рассуждения в позднейших автобиографических заметках: когда развеялись надежды, что западные союзники первыми войдут в Венгрию, приоритетной задачей стало выстраивание максимально корректных и даже дружественных отношений с СССР, это было в сложившихся  условиях совершенно рациональной и естественной позицией.  Более того, заключил Сент-Дёрди свою мысль, из сложившегося положения надо было постараться извлечь определенную выгоду для своего государства [40]. Как бы то ни было, позитивы в его отношении к увиденному в СССР в 1945 г., очевидно, преобладали над негативами. Советский Союз он воспринял как страну огромного социального эксперимента, при всей своей противоречивости приносящего свои реальные плоды. Особое воодушевление он испытал при ознакомлении с советской системой организации фундаментальной, академической науки, опыт которой счел вполне применимым и в венгерских условиях.

Таким образом, ожидания инициаторов его приглашения в СССР в немалой степени себя оправдали. Причем его заявления, как мы видим, отнюдь не ограничивались дифирамбами в адрес советской науки. В более общем плане их суть сводилась к тому, что Советский Союз преследует в своей политике мирные цели, ищет дружбы и сотрудничества с соседними странами, не стремится к господству над ними. Что же касается внутренней жизни, то в СССР, по его мнению, высказанному, в частности, на собрании венгерских педагогов, создаются условия для свободного и всестороннего развития личности, если под свободой иметь в виду не только политическую свободу. Проецируя свою позицию на внутриполитическую ситуацию в самой Венгрии, Сент-Дёрди приходил к выводу о необходимости сотрудничества с венгерской компартией как динамичной и нацеленной, по его мнению, на глубокие системные реформы политической силой, поддержанной Советским Союзом, державой, с которой Венгрия должна находиться в состоянии мира и  дружбы. Это предполагало и его участие в проектах, инициированных в Венгрии компартией при содействии СССР. Если русские выбрали коммунизм, писал Сент-Дёрди в связи с началом работы общества дружбы с СССР, это их дело, а наше дело – в установлении и поддержании связей между двумя культурами, налаживании взаимопонимания двух народов, поскольку это отвечает интересам Венгрии. Ведь огромный Советский Союз «стал нашим соседом, нам придется рядом жить», и потребность в диалоге, поддержании научных и культурных связей очень велика. «Русский народ, – академик ссылался здесь на свои впечатления, полученные при посещении СССР, – не злопамятен, предпочитает забывать дурное, ищет мира, понимания и веселья. Все душевные предпосылки отпущены ему для искренней дружбы с другими… Мы должны познакомиться друг с другом… Мы  должны сделать все возможное, чтобы общество могло вовлечь в свою полезную работу как можно большее количество людей. Если мы хотим дружбы, то дружба эта должна быть не только искренней, но и активной. Если мы напряжем свои мускулы и мозги, раскроем наши души, если венгерская интеллигенция с полной силой включится в строительство новой демократической Венгрии, тогда устремления общества увенчаются успехом»[41].

«Учите русский язык!» Плакат языковых курсов Ассоциации советско-венгерской дружбы.1956г.

Забегая несколько вперед, заметим, что как Сент-Дёрди, так и председатель венгерско-советского культурного общества Л. Зилахи со временем поняли, что ими хотят манипулировать в политических целях, и предпочли отойти в сторону, тогда как первую скрипку в обществе еще более открыто стали играть коммунисты.

Главным своим делом по возвращении из СССР Сент-Дёрди считал реформирование системы науки в Венгрии. Судя по его высказываниям как 1945-46 гг., так и более поздним, он надеялся, что победа над нацизмом в мировом масштабе откроет новые перспективы воплощения давно вынашивавшегося им общественного идеала – развития цивилизации на основе точно выверенного наукой знания законов природы и общества. Подобный сциентистский подход уделял большое внимание повышению социальной роли науки, а для того, чтобы она могла выполнять свою миссию и соответствовать общественным ожиданиям, она должна обладать более прочной материальной базой, что ставило ее в зависимость от власти и ее поддержки. Сент-Дёрди, впрочем, делал акцент на взаимозависимость. В одной из своих программных статей 1945 г. он откровенно писал о том, что считает главной задачей политиков – трансплантировать результаты научных исследований в жизнь. «Наука и политика должны шествовать рядом, рука об руку, и научные лаборатории не должны отстоять далеко от кабинетов, где делается политика»[42].

В силу сциентистских убеждений Сент-Дёрди ему весьма импонировало довольно большое внимание, которое уделялось советскими властями естественным и техническим наукам. Уже во время первой своей командировки в СССР в 1935 г. он фактически стал свидетелем создания целого ряда академических институтов в области естественных наук (включая биохимию) и высоко оценил саму систему централизованной академической науки, имевшей, по его мнению, по ряду параметров преимущества в сравнении с университетской наукой. А в июле 1945 г. приехал из СССР человеком еще более убежденным в необходимости радикальной перестройки всей системы венгерской науки с учетом советского опыта, заслуживающего самого серьезного изучения.

Сталинский режим умел показывать товар лицом и держать за семью печатями свои тайны. По итогам обеих своих поездок в СССР, на основе поверхностного ознакомления с ситуацией в стране, участия в юбилейных академических торжествах 1945 г. и встреч с советскими учеными (зачастую протокольных и неизменно контролируемых свыше) Сент-Дёрди сделал вывод о довольно высоком социальном статусе в СССР ученых-естествоиспытателей, к которым власть обращалась при решении многих насущных проблем, прежде всего хозяйственных и оборонных, выделяя немалые средства на науку. Уже сам факт проведения юбилейной сессии АН всего через месяц после окончания войны был воспринят им как свидетельство огромного внимания, уделяемого науке властями в СССР. По результатам увиденного у Сент-Дёрди создалось идеализированное  представление о весьма гармоничных взаимоотношениях в СССР между властью, политикой, с одной стороны, и наукой, с другой. Высокий уровень развития естественных и технических наук в Советском Союзе он ставил в заслугу коммунистической власти, хотя и не разделял марксистских убеждений.

Реформирование и модернизацию всей системы венгерской науки Сент-Дёрди считал для себя приоритетной задачей, рассчитывая на то, что новые власти предоставят ему ведущую роль в этом деле. Венгерская академия наук не может оставаться, как в XIX веке, только лишь клубом избранных в нее представителей национальной меритократии (причем не только деятелей науки) или, в лучшем случае, совещательным органом и экспертным сообществом при  правительстве.  Она должна превратиться  в реальный центр развития фундаментальных наук в стране, возглавить работу исследовательских лабораторий в системе университетов. Только с увеличением удельного веса естественных наук в Академии, где до сих пор однозначно преобладали гуманитарии, венгерская наука сможет, считал Сент-Дёрди, отвечать как вызовам современного общественного развития, так и национально-государственным интересам.

Его программа реформирования науки вызвала сопротивление в академической среде. Значительная часть академиков склонялась к более умеренным реформам, опасаясь радикальных методов. Существовали также расхождения в вопросах об общественной роли науки, ее взаимоотношениях с политикой, о статусе и задачах самой академии. Более умеренные реформаторы требовали гарантий сохранения автономии науки, ее ограждения от грубого политического вмешательства, исходя из убеждения в том, что только само академическое сообщество может определять направление будущих реформ. Более радикальные реформаторы А.Сент-Дёрди, З. Бай и др. допускали более активное вмешательство государства в дела науки в интересах восстановления и модернизации страны. Они считали, что только государство может стать гарантом создания ее надлежащей материальной базы и нормального функционирования науки. Показательно, что в первую очередь именно естествоиспытателей (в том числе выпускников западных университетов, обладавших широкими  связями на Западе и зачастую не питавших ни малейших симпатий к идеям коммунизма) проявлялся реальный интерес к советскому опыту и моделям организации науки. С их стороны наблюдалась и несколько бóльшая готовность сторговаться с государством ради преодоления технической отсталости науки и получения постоянных финансовых субсидий, до известной степени при этом поступившись своими идеалами  автономии науки.

Почувствовав внутреннюю неготовность значительной части академического сообщества к далеко идущим реформам и даже открытый саботаж, Сент-Дёрди пошёл ва-банк, создав альтернативную академию естественных наук. Противостояние двух академий – старой и новой – растянулось на долгие месяцы, при том, что ни одна из них в условиях послевоенной разрухи не могла пользоваться государственным финансированием. Иногда оно принимало форму публичных скандалов, когда, например, Сент-Дёрди заявил о планах своего выхода из ВАН в случае, если не будет принята его программа реформирования Академии. О ситуации знали в Москве, в АН СССР и ВОКСе, где симпатии были на стороне Сент-Дёрди, воспринимавшегося как попутчик коммунистов и сторонник дефашизации духовной жизни Венгрии. После того, как 6 декабря биохимик выступил в коммунистической прессе с критикой своих оппонентов  в статье с вызывающим заголовком «Академия несет большую долю ответственности за национальную катастрофу», в ВОКСе даже рассматривался вопрос о целесообразности поддержания дальнейших связей с Венгерской академией, в частности в области книгообмена[43].

Конфликт был урегулирован на компромиссной основе только к середине 1946 г. благодаря усилиям правительства. В июле на общем собрании был принят новый устав ВАН, в ее состав влились члены академии естественных наук. Новым президентом (фактически почётным президентом) академии был избран по предложению Сент-Дёрди композитор З. Кодай, сам же он занял пост «второго президента», фактически сделавший его в тех условиях наиболее влиятельной фигурой в Академии. Это только подстегнуло его реформаторские устремления. Своими планами приближения науки к жизни выдающийся биохимик делился и перед коммунистами в начале октября 1946 г. на III съезде венгерской компартии, куда был приглашен в качестве гостя. Оставаясь пока еще  попутчиком коммунистов, он говорил о потенциальной роли науки как инструмента в строительстве «новой демократии», о больших созидательных возможностях, находящихся в руках ученых, о том, что гармоничные, основанные на осознании общности интересов, взаимоотношения между демократическими, антифашистскими  партиями и наукой могут не только помочь науке выйти из того состояния бедности и упадка, в котором она оказалась при прежнем режиме, но и способствовать всестороннему расцвету общества.

Один из крупнейших ученых-биохимиков мира не мыслил подлинной демократии без полноценного развития на уровне, отвечающем современным международным стандартам, не только науки, но и системы образования, культуры, здравоохранения. Он возглавлял консультативный Всевенгерский совет по народному образованию. В своих публичных выступлениях 1945-1947 гг. Сент-Дёрди говорил о том, что разрыв с хортистским наследием означает не просто вытеснение правых идеологий, но прежде всего коренную реформу унаследованной от прежней эпохи инфраструктуры культурных институций, не отвечающей задачам дня. В процессе осуществления реформ он считал ценным любой передовой опыт, публично высказываясь, например, на встрече с делегацией британских медиков в июле 1946 г., за активизацию культурных и научных связей Венгрии и с западными странами.

В условиях послевоенной разрухи Сент-Дёрди проявил себя как талантливый менеджер, сумевший успешно наладить работу возглавляемого им научного учреждения, используя при этом свой большой международный авторитет и широкие связи и прибегая с их помощью ко всем возможным источникам финансирования. Показателен отчет о посещении научных лабораторий Сент-Дёрди в Будапеште в 1946 г. делегацией советских ученых-медиков во главе с физиологом академиком Академии медицинских наук СССР (а позже и АН СССР) В.В. Париным (через год, после поездки в США он был арестован как «американский шпион» и до 1953 г. находился в заключении). Парин констатировал почти полное отсутствие в Венгрии как следствие разрухи «организованной научной деятельности», однако на этом фоне явно выделялся биохимический институт Сент-Дёрди в структуре будапештского медицинского университета, работавший действительно хорошо. По оценке Парина, этот институт представлял собой «своеобразное учреждение, своего рода научный монастырь, в котором собрано около трех десятков наиболее способных и работящих молодых ученых. Сент-Дёрди не только руководит научной работой этого коллектива, но и кормит своих сотрудников в организованной в институте столовой, одевает и обувает их (за счет того, что ему удается вырвать у венгерского правительства, шведского Красного креста и т.д.)»[44]. Сотрудники института во время часа отдыха играют в волейбол, по вечерам посещают театры и концерты, в урочные же часы в институте ведется интенсивная, интересная работа. В своем отчете Парин выступил с предложением пригласить на стажировку в СССР 2-3 молодых биохимиков из института Сент-Дёрди.

Василий Васильевич Парин с женой Ниной Дмитриевной. 1950-е годы.

Вместе с тем академик В.В. Парин обратил внимание не только на дилемму, стоявшую перед Сент-Дёрди, но и на происходившие в его сознании отчетливые сдвиги в пользу прозападных ориентаций – даже несмотря на его выступления на форумах компартии и продолжающиеся публикации в коммунистической прессе. Советский ученый вынес впечатление, что Сент-Дёрди «переживает смятение чувств, видимо, меняет вехи в сторону ориентации на Америку и Англию». Более того, он даже, кажется, «нарочито придал этому несколько демонстративный характер». Так, на другой день после окончания работы конгресса, на который и были приглашены советские ученые во главе с В. Париным, он уехал в Швейцарию. По мнению советского биолога, Сент-Дёрди «как человека авторитетного во всем мире… не следует легко зачислять в лагерь “перекинувшихся”. Надо всё сделать для того, чтобы вернуть его в русло нашей ориентации»[45].

Ученый с мировым именем, склонный к реализации весьма амбициозных научных проектов, Сент-Дёрди испытывал довольно прагматический интерес к источникам их финансирования, тем более в условиях 1945-1946 гг., когда его страна ставила мировые рекорды по уровню инфляции. Материальная поддержка в осуществлении  его замыслов (не суть важно, в конце концов, фондом Рокфеллера, шведским Красным Крестом или же советским правительством) и связанная с этим возможность самореализации были для него, очевидно, не менее важны, нежели приближение Венгрии после разгрома нацизма к идеалам и системе ценностей современной западной демократии.  Тем не менее, как это стало очевидным уже в 1946-1947 гг., он никак не мог поддержать создания «железного занавеса» и пренебречь перспективой ограничения политических свобод, в том числе и возможностей общения с коллегами из других стран,  так как это угрожало выпадением Венгрии из международной системы циркулирования идей. При всех своих, проявлявшихся и ранее опасениях относительно утраты личной духовной свободы и при всём нежелании прервать свои контакты с Западом, выдающийся ученый в 1945 г. активно выступал с заявлениями в поддержку СССР и советско-венгерского сотрудничества, пропагандировал советскую систему организации науки. Очевидно, он при этом рассчитывал, что официальная Москва, направлявшая деятельность Союзной Контрольной Комиссии в Венгрии, не только сделает ставку на него в деле реформирования всей системы венгерской науки, но и окажет поддержку его собственным научным планам. Можно предполагать, что Сент-Дёрди не утратил и некоторых политических амбиций, однако близость к власти для него всегда была важна не как самоцель, а прежде всего как гарант реализации масштабных научных замыслов. Есть основания говорить о двойственности позиции ученого – рассчитывая на поддержку властей (коалиционного левоцентристского правительства, контролируемого СССР), он был готов идти на компромиссы ради этой поддержки и в то же время опасался далеко идущих ограничений духовной свободы.

Среди прочего и опыт работы Сент-Дёрди в условиях хортистской Венгрии (в том числе в качестве ректора второго по величине и значению университета страны) показывает, что он никогда не выступал против активной вовлеченности пусть и авторитарного государства в развитие и финансирование естественных наук. Тем более не выступал он, в силу своих последовательных сциентистских убеждений, против постановки перед наукой масштабных общественных задач, имеющих политическое измерение. Но для него все же сохраняли значимость вопросы о том,  какие силы и с какой долгосрочной политической программой выступают от имени государства, и насколько весомы в этой связи позиции людей науки, насколько равноправным является их диалог с властью. В своих позднейших интервью Сент-Дёрди откровенно признал, что даже те черты советской модели, которые ему импонировали, тоже были составной частью системы методов, направленной на подавление личности, а это уже импонировать ему никак не могло.

В 1947 г. пришлось сделать окончательный выбор. Среди факторов, повлиявших на решение Сент-Дёрди, было требование Сталина к странам советской сферы влияния отказаться от участия в плане Маршалла. Учёный, очевидно, чувствовал приближение холодной войны и довольно скорое установление прочного «железного занавеса». Согласиться с попытками свести к минимуму, а тем более полностью прервать связи Венгрии с Западом (в том числе научные и культурные) он никак не мог. Кроме того, некоторые задуманные им масштабные проекты можно было реализовать только при поддержке западных фондов, так как венгерское правительство в условиях разрухи и инфляции (достигшей своего апогея к лету 1946 г.) не могло выделить и самых мизерных средств на научные исследования. Правда, введение в июле 1946 г. новой, твёрдой национальной валюты (форинта) способствовало преодолению инфляции. Довольно конфликтное выступление Сент-Дёрди в парламенте в феврале 1947 г. с требованием уделить в этих более благоприятных условиях хоть какое-то внимание науке при составлении бюджета  не возымело действия. Оно явилось последним его публичным выступлением в Венгрии. Однако на конфронтацию с властями, в том числе с левыми силами правящей коалиции, возглавляемыми компартией, он не пошел. Последняя его статья в коммунистической прессе, в которой он позиционировал себя попутчиком коммунистов по ключевым вопросам национального развития, была опубликована в конце августа 1947 г., уже после его окончательного отъезда из Венгрии. Как бы то ни было, в письме З. Кодаю, написанному в марте 1948 г. уже из-за границы, Сент-Дёрди признал неудачу своих попыток реформировать в Венгрии систему науки[46]. Не помогли и личные амбиции, сочетавшиеся с приверженностью довольно жёстким, если не авторитарным методам в осуществлении реформ, не оправдало себя и стремление опереться на опыт СССР и помощь компартии.

Памятник Альберту Сент-Дёрди в Сегедском  университете.

Попытки СКК ограничить контакты Сент-Дёрди с Западом были в целом не очень эффективны, тем более что он не отказался от шведского гражданства, полученного во время войны. Всемирно известного ученого во избежание скандалов уже в 1946 г. активно выпускали с его шведским паспортом за границу для участия в научных конференциях, он избирался в новые научные общества, был удостоен ряда международных премий и наград. А в июне 1947 г. был избран иностранным членом АН СССР. Его отъезд на Запад, в Британию, Францию, а затем в США позиционировался им самим как долгосрочная командировка, оставлявшая открытым вопрос о возвращении назад, никаких публичных заявлений (тем более антикоммунистического или антисоветского характера) Сент-Дёрди не делал по крайней мере вплоть до 1949 г. Не удивительно, что весной 1948 г. он был объявлен лауреатом государственной премии Кошута, наиболее престижной в послевоенной Венгрии.

В марте 1950 г. Советский Союз посетила делегация венгерских ученых, в составе которой был и ближайший ученик Сент-Дёрди  Бруно Штрауб (1914 – 1996), после его отъезда на Запад долгие десятилетия возглавлявший биохимическую лабораторию в медицинском университете имени Земмельвайса (впоследствии, в эпоху Я. Кадара, вице-президент ВАН, а в 1988-1989 гг. в течение короткого, но очень бурного промежутка времени председатель Президиума ВНР). Делегация была принята президентом АН СССР С.И. Вавиловым[47]. В ходе беседы присутствовавший на ней биохимик Н.М. Сисакян (будущий академик и главный ученый секретарь Президиума РАН) поинтересовался судьбой Сент-Дёрди. Штрауб ответил, что, уехав в США, его учитель до сих пор не получил своей лаборатории и не может продолжать экспериментальную работу. Отъезд из Венгрии он расценил как большую ошибку Сент-Дёрди, поскольку дома у него были прекрасные возможности для работы. Очевидно, такова была дежурная версия, предназначенная для советских коллег. Но не менее очевидно и то, что после приезда в США всемирно известный нобелевский лауреат действительно имел определенные проблемы с адаптацией в университетскую жизнь, поскольку в условиях маккартизма воспринимался как очень левый и подозрительный элемент. Однако трудности этого рода были со временем преодолены. Трудно сказать, в какой мере способствовали их преодолению сделанные им в обстановке холодной войны антисоветские заявления.  В одном из них он выразил сожаление, что советский народ с трудом поддается воспитанию в демократическом духе, и мало надежды на то, что он выступит против своих лидеров, проводящих авантюристическую внешнюю политику[48].

Впрочем, и в США Сент-Дёрди не нашел полной гармонии с политической элитой и политической системой, публично выступал против больших военных затрат, а в 1960-е годы против войны во Вьетнаме.  Ученый никогда не идеализировал Соединенных Штатов, не раз говорил в интервью, что американская система по многим параметрам не соответствует выпавшей на долю США большой внешнеполитической роли, которая налагает на это государство огромную ответственность. Один из главных пороков американской системы заключался, по его мнению, в том, что люди науки, способные прогнозировать перспективы развития цивилизации, выявлять стоящие перед ней угрозы, определять вызовы, не получают  главного слова при решении существенных политических проблем, существующая система не приобщает их к власти, выслушивает их мнение лишь по чисто техническим вопросам.  Как и другие реально существующие режимы XX в., американский далеко не в полной мере отвечал исповедуемым им идеалам демократии, действующей в полном соответствии с принципами науки.

А.Сент-Дёрди на-торжественном заседании во время поездки в Венгрию в 1970-е-годы.

А. Сент-Дёрди не порывал связей с венгерскими, как и с советскими учеными, вёл переписку, обменивался идеями. На свое 80-летие он дал в 1973 г. обстоятельное интервью венгерскому телевидению, в котором не уклонился от изложения позиции и по острым политическим вопросам[49]. В 1970-е годы дважды посетил Венгрию. В последние десятилетия жизни, продолжая совмещать весьма плодотворную научную деятельность  с публичными выступлениями, великий венгерский естествоиспытатель много говорил и писал  о социальной роли науки, об ответственности ученых, о путях разрешения остро стоявших перед человечеством экологических вызовов[50].

Александр Стыкалин, канд.ист.наук, ведущий научный сотрудник Отдела истории славянских народов Института славяноведения.

Работа подготовлена в рамках комплексной Программы фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук РАН «Евразийское наследие и его современные смыслы», проект «Евразийство в политических проектах стран Центральной и Юго-Восточной Европы, XX век».

[1] Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 82 (Молотов). Оп. 2. Д. 1151. Л. 39-40.

[2] См.: Modernity versus Democracy: The Politics of Albert Szent-Györgyi, 1945-1947 // Péteri Gy.  Academia and State Socialism. Essays on the Political History of Academic Life in Post-1945 Hungary and Eastern Europe. Highland Lakes, New Jersey – New York, 1998. P. 117.

[3] Можно отчасти согласиться с мнением видного норвежского историка венгерского происхождения Д. Петери о том, что именно к Кембриджу и существовавшей там духовной атмосфере восходят истоки того серьезного интереса Сент-Дёрди к реформированию системы научных институций и планированию науки по советским образцам, который проявился сразу после второй мировой войны (Ibid., p. 118).

[4] См. воспоминания о нем: In Memoriam Albert Szent-Györgyi. Szeged, 1987.

[5] Цит. по: Palló G. A tudós demokratizmusa. A politikus Szent-Györgyi Albert // Világosság, 1994. 11 sz., 55.o.

[6] Цит. по: Palló G. Szent-Györgyi Albert és a szovjet kapcsolat // Magyar tudomány, 1993. № 10. 1268.o.

[7] Это была не единственная такого рода миссия, причем в качестве эмиссаров иногда выступали люди, близкие к оппозиционным кругам, и даже политэмигранты (включая военного деятеля революции 1918-1919 гг. социал-демократа В. Бёма), так как к ним было больше доверия на Западе и с этим должны были считаться в правительственных кругах, понимавших, что серьезные уступки либералам в послевоенной Венгрии станут ценой, которую неизбежно придется заплатить ради спасения страны от сокрушительного поражения.

[8] Péteri Gy. Modernity versus Democracy: The Politics of Albert Szent-Györgyi, 1945-1947. 120 p. Согласно донесению американского Управления стратегических служб, предшественницы ЦРУ, в Москве якобы разделяли мнение о Сент-Дёрди как о фигуре приемлемой для того, чтобы встать во главе послевоенной Венгрии. Нам все же кажется, что в советском руководстве даже в 1943 г. едва ли считали этот выбор оптимальным, поскольку могли рассчитывать на приведение к власти в послевоенной Венгрии людей менее прозападных и более зависимых от СССР. Это был явно не тот человек, на которого Москва могла делать ставку, тем более что была памятна его жесткая антисоветская позиция в период финской войны.

[9] Этому предшествовали в начале 1944 г. предпринятые при участии Сент-Дёрди усилия по созданию антинацистской политической партии с прицелом на захват власти.

[10] Некоторые из них были причастны к созданию в Венгрии вооруженных групп сопротивления (хотя размаха это не получило). Связи Сент-Дёрди с представителями антинацистского сопротивления и его преследования в 1943-1944 гг. описывает его друг и единомышленник ученый-астрофизик с мировым именем Золтан Бай (после эмиграции в конце 1940-х годов в США известный в англоязычном мире более как Бей). См.: Bay Z. Emlékeim Szent-Györgyi Albertről // Valóság, 1983. № 11.

[11] См.: Palló G. Szent-Györgyi Albert és a szovjet kapcsolat. 1265.o. См. среди прочего его интервью середины 1970-х годов журналистам из социалистической Венгрии: New Hungarian Quarterly, Vol. XVI. № 57. Spring 1975. Автобиографическая рукопись 1949 г. хранится в библиотеке Конгресса США в Вашингтоне. В ней раскрывается и его неоднозначное отношение к СССР и советскому опыту.

[12] РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1151. Л. 39-45об.

[13] Академики П.Л. Капица и Я.О. Парнас, в той или иной мере знавшие Сент-Дёрди еще по Кембриджу, обратились в высшие инстанции с предложением позаботиться о нем как о человеке, который может быть полезен СССР. В ответ на их обращение в конечном итоге была принята резолюция на уровне самого В.М. Молотова (Там же).

[14]  См.: Palló G. Szent-Györgyi Albert és a szovjet kapcsolat. 1265.o.

[15] РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1151. Л. 39-45об.

[16] Архив внешней политики России (АВПР). Ф. 077. Оп. 25. Папка 115. Д. 42. Л. 20.

[17] Поездка 1935 г. в Советский Союз не ограничилась его участием в научном конгрессе (в области физиологии), он побывал в научных институтах, познакомился с основными направлениями исследований. В своих интервью венгерским газетам он довольно дружелюбно отзывался об СССР, высоко оценил состояние науки в Советском Союзе, за что подвергался нападкам крайне правой прессы. См.: Там же.Ф. 05. Оп. 16. Папка 118. Д. 43. Л. 11.

[18] Сопровождавшей его по Москве референту ВОКС В. Морозовой, насколько можно судить по ее отчету своему начальству, Сент-Дёрди говорил, что охотно посещает учебные заведения, чтобы, изучив позитивный советский опыт, применить его потом на родине. При этом он интересовался даже мелкими подробностями организации дела. См.: Там же. Ф. 077. Оп. 25. Папка 115. Д. 42. Л. 26.

[19] См. составленный в ВОКСе проект программы пребывания Сент-Дёрди в СССР (Там же. Л. 21). Ученому было послано приглашение посетить Советский Союз (при желании с семьей) в целях ознакомления с достижениями советской медицины, естественных наук и системы образования. В план  пребывания (Там же. Л. 25) было включено посещение академических институтов в области биохимии, физиологии и т.д., была обеспечена культурная программа в соответствии с его интересами. Во время поездки, продолжавшейся два месяца, Сент-Дёрди побывал, кроме Москвы, в Ленинграде, Киеве (по пути в Москву), Грузии, Армении, принял участие в составе венгерской делегации в юбилейной сессии к 220-летию Академии наук, провел с женой несколько дней отдыха на черноморском побережье  в Абхазии.

[20] См.: Palló G. Szent-Györgyi Albert és a szovjet kapcsolat. 1266.o. «Мы часто слышим от “благосклонных” посторонних лиц о том, что влиянию нашей партии вредят злоупотребления Красной Армии по отношению к населению», — писал Ракоши тогдашнему главе отдела международной информации ЦК ВКП(б) Г. Димитрову по итогам  своих бесед с Сент-Дёрди и рядом других представителей интеллигенции. См.: Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 128. Д. 782. Л. 232.

[21] См: Az orosz írók magyar szemmel. V / Szerk. Kámán E. Bp., 1992. 28-35.o.

[22] В программной статье иллюстрированного еженедельника ”Jövendő” («Йовендё», «Будущее»), органа образованного летом 1945 г. общества культурных связей с СССР (в его редколлегию входил ряд видных венгерских либералов, в том числе из круга близких знакомых академика), отмечалось, что с фактом географической близости СССР «одинаково должны считаться и те, кто с радостью, и те, кто со страхом принимает такое соседство. В любом нашем действии мы не можем не учитывать интересы СССР, а, значит, не можем обойтись без знания соседней державы». См.: Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 5283. Оп. 17. Д. 128. Л. 57-58.

[23] Вот что писали члены советской делегации в своем отчете о поездке на международный конгресс юристов в Париж в октябре 1946 г.: «К СССР на Конгрессе господствовало очень благожелательное отношение… Заявление представителя французской делегации … (о том – А.С.), что Советскому Союзу народы обязаны своим спасением от порабощения фашизмом, было встречено одобрением всего Конгресса, перешедшим в овацию» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 395. Л. 124). Уважительное отношение к СССР проявилось и во внутреннем документе, подготовленном весной 1945 г. в Пентагоне. В пособии военного министерства США «СССР – порядки, учреждения и народ», предназначенном для офицеров американской армии, которым предстояло на Эльбе вступить в контакт с советскими солдатами, отмечалось, что за годы войны «мир начал признавать силу правительства и армии Советского Союза, высокий моральный уровень его народа и величину его вклада в наше общее дело» (Там же. Д. 391. Л. 42). И едва ли был не прав председатель ВОКСа В. Кеменов, писавший в августе 1945 г. в докладной, адресованной ЦК ВКП(б), о «происшедшем переломе» в признании СССР и советской культуры за границей, который «налагает на ВОКС огромные обязательства» (Там же. Д. 371. Л. 138).

[24] «В противоположность своему положению в конце первой мировой войны, из которой Советский Союз вышел экономически разбитым и политически отверженным, к концу настоящей войны СССР появится на мировой арене, конечно, несколько ослабленный потерями, но по-прежнему сильный, со значительно возросшим престижем и уверенностью в себе и сможет выступить на мировом совете с требованиями, по меньшей мере равными требованиям остальных наций – главных членов победоносной коалиции», – так, на наш взгляд, довольно точно охарактеризовали послевоенную ситуацию составители вышеупомянутого американского документа «СССР – порядки, учреждения и народ» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 391. Л. 25). Причем усиление позиций Советского Союза особенно проявилось в Центральной и Юго-Восточной Европе, регионах, явившихся в силу своего географического положения объектами первоочередных  внешнеполитических устремлений СССР.

[25] О возможности получить аудиенцию у Молотова Сент-Дёрди интересовался и у Кеменова, который принял его 19 мая в ВОКСе. В беседе с влиятельным членом Политбюро и наркомом иностранных дел профессор предполагал  затронуть вопрос о том, что интернирование советской военной администрацией около 50 тыс. венгерских граждан, в том числе невинных и демократически настроенных, создает плохое впечатление в стране, препятствует укреплению дружбы народов (АВПР. Ф.077. Оп. 25. Папка 115. Д. 42. Л. 36). Надо заметить, что высказывания Сент-Дёрди о злоупотреблениях советских военных властей, зачастую задерживающих лиц, ничуть не скомпрометированных сотрудничеством с нацистами, перекликались с тем, что говорили Кеменову и другие посетившие в те же месяцы Москву деятели венгерской культуры. «На вопрос о настроениях венгерской интеллигенции Гонт (речь идет о симпатизировавшем компартии театральном режиссере Ф. Хонте – А.С.) заявил, что вначале приход Красной Армии вызвал огромный подъем и волну симпатий к Советскому Союзу. В дальнейшем были проведены нашими военными властями мероприятия по выявлению фашистской агентуры, вызвавшие многочисленные аресты. В число арестованных попало и некоторое количество людей, известных своими активными антифашистскими выступлениями… Этот факт привел к заметному снижению симпатий к СССР»  (Там же. Л. 52-53).

[26] Цит. по: Palló G. Szent-Györgyi Albert és a szovjet kapcsolat. 1267.o.

[27] Под впечатлением острой беседы с Деканозовым Сент-Дёрди, очевидно, всё еще находился через несколько дней во время обеда в ресторане гостиницы «Националь» с Эндре Шиком (Андреем Александровичем Шийком), венгерским политэмигрантом, ведущим сотрудником института этнографии АН СССР, одним из основоположников советской африканистики, в это время готовившимся к возвращению на родину (позже посол Венгрии в США, зам. министра, а в 1958-1961 гг. министр иностранных дел Венгрии). Сент-Дёрди привез из Будапешта для Э.Шика письмо от брата, католического поэта Шандора Шика. Э. Шик вспоминает напряженность своего собеседника, весьма критически настроенного к некоторым сторонам советской политики в Венгрии, но теперь уже не склонного быть слишком искренним в беседе с человеком  венгерской компартии. См.: Sík Endre. Vihar a levelet…Második, javitott kiadás. Bp., 1988. 468-470.o

[28] АВПР. Ф.077. Оп. 25. Папка 115. Д. 42. Л. 36. Коснувшись злоупотреблений в Венгрии красноармейцев, Сент-Дёрди затронул также и другой вопрос – о том, что в главном городе Трансильвании Коложваре (Клуже) румынские власти, восстановив свой контроль над краем, выселили венгерский университет из занимаемого им помещения.

[29] Palló G. Szent-Györgyi Albert és a szovjet kapcsolat. 1267.o.

[30] Через два года, уже готовясь к отъезду на Запад, Сент-Дёрди тем не менее согласился войти в круг авторов книги, которую близкое компартии издательство готовило к 30-летию революции 1917 г. в России. В своей статье он поделился позитивными впечатлениями о состоянии естественных наук в СССР. См.: Szent-Györgyi A.  Élményeim a szovjet természettudománnyal kapcsolatban // A harmincéves Szovjetunió,  1917 – 1947. Bp., 1947. 164-167.o.  С  В.А. Энгельгардтом Сент-Дёрди состоял в многолетней переписке, не выходившей, впрочем, за рамки обсуждения профессиональных проблем.

[31] АВПР. Ф. 077. Оп. 25. Папка 115. Д. 42. Л. 26.

[32] Az orosz írók magyar szemmel. V /  Szerk. Kámán E. Bp., 1992. 28-35.o.

[33] Заседания сессии проходили в июне 1945 г. в Москве и Ленинграде. Из описаний этой сессии ее зарубежными гостями см.: Ashby Eric. Scientist in Russia. New York, 1947. Ch.6. Science on Show, pp. 126-145 (автор этих мемуаров, опубликованных по довольно свежим следам, австралийский ученый и тогдашний посланник Австралии в Москве). В составе венгерской делегации кроме Сент-Дёрди находились медик-невролог Кальман Шанта, юрист Геза Мартон, виднейшие историки Дюла Секфю (через полгода с небольшим он приедет в Москву в качестве посланника) и Шандор Домановски. Среди гостей сессии были и выходцы из Венгрии, работавшие в других странах (в частности, Т. Карман). О своих беседах с венгерскими участниками сессии вспоминает Э. Шик. По его оценке, наименее критичным из них к СССР (во всяком случае, проявлявшим наибольшее понимание мотивов советской послевоенной политики) оказался, как это ни парадоксально, не леволиберал Сент-Дёрди, а один из идеологов хортизма в 1920-е годы консерватор Д. Секфю. См.: k Endre. Vihar a levelet…Bp., 1988. 468-470.o. Между тем, не только Д. Секфю, но и К. Шанта, а также А. Сент-Дёрди  выступили потом в венгерской прессе с доброжелательными комментариями о работе сессии.

[34] О впечатлениях Эшби о встречах с Сент-Дёрди в Москве 1945 г. см.: Péteri Gy. Modernity versus Democracy, pp. 124-125.

[35] В год своего 90-летия Сент-Дёрди не возражал против перепечатки этой статьи в сборнике своих избранных статей, опубликованном в кадаровской Венгрии, вероятно, считая, что она передавала его аутентичные представления 1945 г. См.: Szent-Györgyi A. Válogatott tanulmányok. Bp., 1983. 42.o.

[36] Так, в отчете о поездке группы советских кинематографистов на первый Каннский фестиваль в 1946 г. отмечалось: хотя в фестивальном жюри не было ни одного коммуниста и состав съехавшейся аристократической публики «не давал оснований предполагать, что в ее лице мы встретим почитателей советской культуры… каждое появление тов. Сталина (при демонстрации советского пропагандистского фильма «Клятва» режиссера М. Чиаурели – А.С.) вызывало аплодисменты как жюри, так и зрительного зала» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 469. Д. 58, 62).

[37] Péteri Gy. Modernity versus Democracy. Согласно довольно жесткому выводу Петери, общественная деятельность Сент-Дёрди в Венгрии 1945-1947 гг. явилась фактором, способствовавшим ослаблению сопротивляемости венгерского интеллектуального сообщества диктату тоталитарной коммунистической власти.

[38] Szent-Györgyi A.  Szovjet-oroszországi utazásom benyomásai // Szabad Nép, 1945, augusztus 2.

[39] ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 17. Д. 115. Л. 15-16.

[40] См.: Palló G. Szent-Györgyi Albert és a szovjet kapcsolat.

[41] ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 17. Д. 115. Л. 15-16.

[42]  SzentGyörgyi A. Az Akadémia válsága // Szabad Nép, 1945, dec. 12.

[43]  АВПР. Ф. 077. Оп. 25. Д. 42. Папка 115. Л. 102.

[44] Там же. Оп. 26. Папка 119. Д. 44. Л. 42.

[45] Там же. Л. 46.

[46] Péteri Gy. Modernity versus Democracy, p. 128.

[47] См. запись беседы: Архив РАН. Ф. 579. Оп.1. Д. 9.

[48] Magyar tudomány, 1993. № 10. 1263.o.

[49] New Hungarian Quarterly, Vol. XIX. № 57. Spring 1975.

[50] Szent-Györgyi A. Az őrült majom. Bp., 1989