Владимир Ильин

ШТРИХИ К СОЦИАЛЬНОМУ СОПРОМАТУ РЕВОЛЮЦИИ:
от обывателя к пассионарию

история вопроса, есть мнение

Илл.: Иван Владимиров В театре. Царская ложа. 1918

ВЛАДИМИР ИЛЬИН, доктор социологических наук, профессор факультета социологии СПбГУ.

ОТ РЕДАКЦИИ

О себе он говорит так: «Социолог, периодически уходящий в историю и возвращающийся из нее. Выпускник исторического факультета Ленинградского университета. В настоящее время преподаю на социологическом факультете СПбГУ.» И все. Степени, звания, труды и заслуги Владимир Ильин предпочитает не вспоминать. А регалий этих, с тех пор, как мы познакомились в самом конце 80-х в Сыктывкаре, набрался целый вагон и меленькая тележка. В то полное наших молодых надежд время Володя вместе с женой Мариной не просто шагнули, но ворвались в социологическое пространство. Организованный ими альманах «Рубеж» почти легко переступил через такие священные для кого-то понятия, как провинциальная скромность и границы стран. Мудрость про сверчка и его шесток оказалась совсем не в ходу у четы Ильиных. Помню, с каким азартом некоторой гордостью за дерзких земляков я представлял в первые номера журнала моим друзьям и недавним преподавателям в аспирантуре Игорю Голосенко, Владимиру Ядову, Якову Гилинскому, Валерию Голофасту, обожаемому всеми Эльмару Соколову, многим другим… Как убеждал этих именитых уже ленинградских социологов поддержать проект «Рубежа» своим участием, а, значит, и авторитетом. Тогда каждый шаг к настоящей свободе научной мысли казался нам всем крайне важным. Сейчас кажутся смешными опасения цензоров Коми книжного издательства принимать в работу первую в стране книгу Игоря Голосенко о Питириме Сорокине, а тогда я потратил на полугодовые регулярные хождения едва ли не весь запас аргументов — от самых рациональных, до самых абсурдных. Издали, но мне все еще думается, что для партийной номенклатуры весомее были все же мои иррациональные доводы…

А вот Ильиным и Ленинграда, и Москвы, и всей страны было мало, они уже налаживали отношения с зарубежными коллегами Майклом Буравым, Саймоном Кларком … Альманах получился, его судьбу составил 10 с «хвостиком» успешных лет. Успехов у Владимира Ильина за эти десятилетия вообще было много и совершенно разных, но трубы и литавры его не испортили … Так что на мою просьбу написать специально для нашего проекта, Володя, при всей своей громадной занятости откликнулся сразу. От имени всей редакции я благодарю его за это и с удовольствием представляю первую публикацию нашего нового автора. Первую, разумеется, на «Русофиле».

ВЛАДИМИР ШАРОНОВ

 

У Русской революции 1917 г. множество причин. Это был системный крах старого режима. Я остановлюсь лишь на одной, важность которой в общей иерархии причин определять не берусь. Не сомневаюсь лишь в том, что она занимает весьма значительное место. Суть ее в изменении экзистенциального кода личности: тип обывателя, целиком погруженный в повседневность мирного выживания, постепенно был оттеснен на задний план самоотверженно-пассионарные типом, одухотворенным идеальными целями.

Обыватели и пассионарии

Исторически продолжительная социальная стабильность Российской империи во многом опиралась на абсолютное преобладание личности обывателя, представленного подтипами крестьянина, помещика и мещанина. Его жизненный мир укоренен в экзистенциональных проблемах материалистической повседневности: посев — уборка, роды — смерть от старости или по болезни, несчастная любовь — свадьба, строительство дома — пожар и т.д. Разумеется, пассионарные идеалисты (поэты, философы, священники, политики, полководцы и революционеры) были всегда, но они были не в состоянии оказать заметное влияние на цикличный, заторможенный темп русской жизни. Это их печалило, вгоняло то в идеалистические порыв реформаторов и народников, то в тоску безнадежности.

К началу ХХ в. стремление разбудить Россию стало все заметнее проявляться со стороны идеалистов самого разного толка. И вдруг оказалось, что потуги, которые всегда проваливались, стали давать свои плоды. Пассионарии разных цветов и оттенков из маргиналов начали превращаться в героев своего времени. «Пассионарность, как писал Л.Гумилев [2004: 293-294], — это характерологическая доминанта, необоримое внутреннее стремление (осознанное или, чаще, неосознанное) к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели (часто иллюзорной). Заметим, что цель эта представляется пассионарной особи иногда ценнее даже собственной жизни, а тем более жизни и счастья современников и соплеменников». Как верно отмечает К.Г. Фрумкин [2008: 11], «пассионарность, по мысли Гумилева, является источником мотивации, прямо противоположным по своему направлению инстинкту самосохранения, это своего рода «антиинстинкт».

Пассионарии отнюдь не обязательно выделяются умом и выступают в качестве лидеров. Они могут быть любого интеллектуального уровня, они могут быть вождями и людьми из толпы. Иначе говоря, индивидуально-личностные поля пассионариев могут очень сильно различаться.

Имперская пассионарность

Идеалистические идеалы имперского строительства через закрепление и расширение существующих границ, наращивания величия и мощи державы в ХХ в. власть начала активно насаждать в массах, вырывая их обывательского мира. В 1874 г. на смену рекрутскому набору пришла всеобщая воинская повинность, благодаря которой огромное количество молодых мужчин вырывались из традиционного быта в казармы с перспективой делать мировую историю. В ХХ в. эта масса населения оказалась в составе воюющей армии (сначала Русско-японская война 1904-1905 гг., ставшая первой массовой войной, потом — еще более массовая Первая мировая), где коренным образом менялся экзистенциальный код: человек, поднимаемый в атаку принуждается к размышлениям о смысле жизнь и смерти. И чтобы не сойти с ума от страха, он должен их девальвировать до уровня рутинного вопроса. Если не принять наличие цели, стоящей выше личной жизни, то только страх перед трибуналом может удерживать от дезертирства.

К середине 1905 г. численность армий на Маньчжурском театре военных действий без учета тыловых частей 788 тыс. чел., а всего на Дальний Восток было отмобилизовано 0,55% от всего населения в 140 млн. чел. [Левицкий 2003]. Примеры массового героизма солдат русской армии свидетельствовали, что геополитические амбиции правительства в Восточной Азии успешно ломали обывательский экзистенциальный код.

В Первую мировую войну в армию было призвано уже 15,8 млн. чел. (8,7 % всего населения); потери от разных причин составили 2 254 тыс. чел. [Россия и СССР в войнах ХХ в.]. Таким образом, наиболее активная часть населения пришла к 1917 г., пройдя радикальный экзистенциальный личностный переворот: смерть во имя целей, никак не связанных с логикой нормальной жизни, для нее превратилась в рутину. Царское правительство, превратив миллионы обывателей в воинов империи, само подготовило своих могильщиков.

Вместо ценности жизни — своей и своей семьи — в условиях войн была сформирована цепочка «возвышенных» ценностей — Царь, Бог и Отечество, которые в условиях боя превращаются из абстрактных деклараций мирного времени в серию рутинных экзистенциальных выборов: пойти в атаку на пулеметы или постараться выжить, заколоть «врага» штыком или пощадить. У идеального типа воина система потребностей Маслоу оказывается перевернутой: жизнь ничто, победа все! Подмена царя, Бога и Отечества революцией, социализмом и свободой оказалась делом несложной техники. Самая трудная работа превращения крестьянина в пассионарного воина была продела старым режимом. Революционерам осталось лишь убедить его сменить лозунги. Между готовностью убивать и умирать за контроль над Маньчжурией или Босфором и такой же готовностью жертвовать во имя мировой революции экзистенциальной разницы нет. Пассионарные тип личности стал доминирующим.

Революционно-реформаторская пассионарность

Параллельно усилиям правительства и двора революционная и реформаторская интеллигенция начала все более и более явно тяготиться жизнью, в которой почти безраздельно преобладали обыватели разных сословий. Максим Горький в самом начале этого процесса поставил образный диагноз надвигавшейся экзистенциальной ломки, противопоставив буревестника, жаждущего бури, гагарам и пингвинам, не понимающим прелести стихийного бедствия («Песня о буревестнике», 1901 г.). Сильное впечатление, произведенное рассказом на широкую общественность, — свидетельство того, что Горький поймал дух времени. Он же очертил контуры и одного из вариантов пассионарного типа в образе Данко (рассказ «Старуха Изергиль», 1894 г.), гибнущего во имя высокой цели. Этот супер-герой вызывает ассоциации с титаном древнегреческой мифологии Прометеем и сверхчеловеком Ф.Ницше. Страна уже ждала своего супер-героя.

В романе «Мать» (1906 г.) Таким Горький анализирует процесс перерождения обывательско-пролетарского типа в пассионарно-революционный. Индивиды, целиком погруженные в борьбу за выживание в контексте фабричного образа жизни (мать и сын, прототипом которого стал реальный рабочий П.А. Заломов), вдруг поднимаются над повседневностью, превращаясь в борцов за идею [см.: Горький 1987]. И история рабочего движения того времени показывает, что Горький не высосал этот тип из пальца.

В начале ХХ в. в России стали быстро множиться разнообразные революционные группы, члены которых были готовы на самопожертвование, а порою и на убийство своих врагов во имя высокой цели преобразования России. Если в XIX в. такие трансформации обывателей в пассионариев случались только в интеллигентской среде, то теперь этот процесс пошел и среди рабочих. Первая русская революция показала, что к этому времени пассионарные тип личности приобрел уже относительно массовый характер. Умереть или убить за революцию многим стало не страшно и даже престижно. Одним из героев того времени стал революционер-террорист. Его жизненный мир ярко схвачен в книге писателя-террориста В. Ропшина (Б. Савенкова) «Конь бледный». Жорж рассуждает: «Я захотел и убил. Кто судья? Кто осудит меня? Кто оправдает? Мне смешны мои судьи, смешны их строгие приговоры. Кто придет ко мне и с верою скажет: убить нельзя, не убий. Кто осмелится бросить камень? Нету грани, нету различия. Почему для террора убить — хорошо, для отечества — нужно, а для себя — невозможно? Кто мне ответит?» [Ропшин].

Черносотенная пассионарность

Схожие процессы шли и на крайне-правом фланге, где пассионарные консерваторы стали находить себе сторонников уже в среде еще вчера совершенно политически инертных мещан. Черносотенное движение, имевшее довольно сложную структуру, судя по всему, состояло из правых пассионариев, готовых отдать свою и чужую жизнь за царя. Консервативная политика, бывшая всегда элитарным делом, начала активно просачиваться на улицу. В этом движении личность мещанина трансформировалась в личность пассионарного монархиста. Пассионарии-революционеры и пассионарии-монархисты энергетически подпитывали друг друга: активность одних была поводом для активизации других и т.д. Обычная логика порочного круга. В итоге размывание фундамента монархии в виде доминирования личности обывателя шло с обоих флангов политического спектра.

Религиозно-философская пассионарность

В том же направлении размывания обывательского типа во имя формирования одухотворенного типа идеалиста двигалась и религиозная интеллигенция. Дмитрий Мережковский [1991: 31-32, 43, 44] метал молнии в адрес «мещанской заразы» и ставил вопрос, в котором звучала надежда: «мещанство, не побежденное Европою, победит ли Россия?» Альтернативу мещанству он видел в победе «общей идеи, которая соединила бы интеллигенцию, церковь и народ». Иначе говоря, выход только в возрождении общественного в религиозной форме.

С.Л. Франк [1990: 14, 24] в своей работе 1903 г., анализируя наследие Ф. Ницше, с плохо скрываемым восторгом оперирует понятия «добровольной гибели», «созидающей смерти». Он противопоставляет «любовь к ближним», т.е. непосредственно окружающим нас, и «любовь к дальнему», понимаемую, с одной стороны, как любовь к более отдаленным благам и интересам тех же «ближних», а с другой стороны, «любовь ко всему отвлеченному — любовь к истине, к добру, к справедливости — словом, любовь ко всему, что зовется «идеалом».

В первых десятилетиях ХХ в. в России активизируются поиски Бога по самым разным направлениям. Одни стремились найти истинное христианства, другие создать свою религию. Даже попытки превращения социализма в новую религию занимают заметное место в общественной мысли той эпохи. При этом поиски отдельных философов и теологов имеют тенденцию просачиваться в массы. Так идеи Л. Толстого породили толстовство (конец XIX — начало XX вв.). Религиозная пассионарность, существенно, а нередко радикально отличаясь от иных его форм, имела с ними общий знаменатель: готовность посвятить жизнь целям, не укоренным в суете повседневной борьбы за выживание, готовность отвернуться от быта во имя высоких идеалов истинного бытия.

Заключение

В конечном счете рост количества пассионариев самой разнообразной мировоззренческой и политической окраски привел к качественному изменению ментального фундамента страны. Началась цепная реакция, которую уже нельзя было остановить никакими реформами, не говоря уже об их имитации, ибо для пассионариев неприемлемы компромиссы, им нужна только победа, формулируемая в терминах высокой идеи. При этом пассионарная личность вопрос цены победы рассматривает как проявление трусости, которая в ее системе ценностей занимает место ведущей анти-ценности. В результате такой эволюции личностной структуры, переросшей в качественную трансформацию, деление страны на белых и красных стало вполне естественным и неизбежным результатом. Разумеется, под этой экзистенциальной трансформацией был разрушающийся базис экономических, политических и религиозных институтов, было переплетение революционных сил и внешних угроз, однако друг в друга стреляли, вешали, гноили в тюрьмах не безличные институты, а индивиды, прошедшие экзистенциальную ломку, вырвавшиеся из обывательского болота в мир бескомпромиссной борьбы за идеалы.

Литература

Горький М. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 1,2. Издательство: М.: Советская Россия, 1987.

Гумилёва Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М., из-во Айрис-пресс, 2004.

Левицкий Н.А. Русско-японская война. М.: Изд-во Эксмо, Изографус; СПб.: Terra Fantastica 2003.

Мережковский Д. Больная Россия. Ленинград: Изд-во Ленинградского университета, 1991.

Ропшин В. (Б.Савинков). Конь бледный. [Электронный ресурс]. Код доступа:

http://lib.ru/MEMUARY/1917-1924/SAWINKOW/konbled.txt

Россия и СССР в войнах ХХ века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование». Под общей редакцией Г.Ф.Кривошеева.

М.ОЛМА-ПРЕСС, 2001. [Электронный ресурс]. Код доступа:

http://lib.ru/MEMUARY/1939-1945/KRIWOSHEEW/poteri.txt#w02.htm-001.

Франк С.Л. Сочинения. Москва: Издательство «Правда», 1990.

Фрумкин К.Г. Пассионарность. Приключение одной идеи. М., ЛКИ/URSS, 2008.