Андрей Тесля,
Владас Повилайтис

ЧТО ТАКОЕ СЛАВЯНОФИЛЬСТВО?

есть мнение > philosoFAQ, история вопроса

Илл.: Казимир Малевич. Крестьяне. 1928-1929.

Лекция Андрея Тесли и Владаса Повилайтиса «Что такое славянофильство?» курса по истории русской философии проекта Philoso F.A.Q.

Владас Повилайтис: Здравствуйте!

Андрей Тесля: Здравствуйте!

В.П.: Мы в Берлине и приехали мы в Берлин для того чтобы поговорить о славянофилах.

А.Т.: Да, не очень стандартный выбор места для этой темы, но если вглядеться поглубже, то это, пожалуй, одно из самых подходящих мест чтобы говорить о славянофилах, так как именно с Берлином они связаны очень тесно. Это и связи с Берлинским университетом где бывал Константин Сергеевич Аксаков, один из основателей славянофильства… Именно Берлине, кстати говоря, закончилась жизнь Юрия Федоровича Самарина, одного из наиболее уважаемых славянофилов, здесь он скончался в 1876 году.

В.П.: Собственно говоря, и к немецкой философии славянофилы имели очень нежные чувства.

А.Т.: Да, более того, собственно, без немецкой философии и, даже шире, без немецкой общественной мысли в принципе нельзя представить себе данное движение. В определенном смысле можно сказать что славянофилы — это реакция и подражание тем процессам, которые проходили в немецком обществе. Это формирование национализма по романтическому типу, это представления об истории, сформированные немецкими мыслителями. Представления о том, что такое нация и каким мог образом она может быть простроена, так же заимствованы из немецкой мысли, из немецкой философии. Можно сказать, что именно здесь, всего в нескольких шагах от нас прозвучали ключевые слова в истории формирования модернового европейского национализма, именно здесь, в Берлине Фихте-старший читал свои речи к немецкой нации в 1807 году, поэтому, я думаю, трудно выбрать место лучше, чем это.

В.П.: Можно, но трудно. Давайте поговорим вот о чем: сам термин славянофильство настолько привычен, что кажется мы без проблем понимаем, о чем тут идет речь. Но насколько я себе представляю у этого слова достаточно интересная и запутанная история.

А.Т.: Ну я не сказал бы что очень запутанная, скорее достаточно длинная, большая и сам этот термин употребляется в достаточно разных значениях. Собственно, терминологическая область славянофильства — это предмет постоянных баталий, дебатов: что конкретно мы понимаем под славянофильством…

В.П.: …что конкретно имелось ввиду…

А.Т.: Да! И если отмотать историю немного назад, то говоря о славянофилах в привычном для нас значении, мы традиционно представляем себе пару «западников и славянофилов». В рамках этой пары данное слово употребляет Виссарион Григорьевич Белинский, с начала 40-х годов в своих статьях в «Отечественных записках». И именно с этого момента мы говорим о «славянофильстве» в привычном нам значении. Однако, к этому времени у слова уже есть большая история и выбор именно его Белинским далеко не случаен. Дело в том, что «славянофилами» традиционно называли сторонников адмирала Шишкова: «корнесловие», «словенский язык» и т.п., старшие архаисты (Ю. Тынянов) и, соответственно, вот этот круг Шишкова, шишковская «Беседа…» — она традиционно обозначалась как «славянофильство».

И когда Белинский употребляет применительно уже к совсем другим людям, совершенно другому кругу идей термин «славянофильство», то, стоит отметить, что это для современников сразу считывается не в привычном для нас смысле, а как весьма ироничное выражение, имеется ввиду, что сторонники этих идей – столь же архаичны, как сторонники взглядов Шишкова, более того, пожалуй, никакая серьезная полемика с ними в принципе невозможна. Ведь не будем мы всерьез обсуждать странные филологические взгляды Шишкова или его представления о путях развития русского языка, как кажется Белинскому, как кстати говоря, совсем не кажется некоторым последующим филологам. Но на тот момент само употребление слова «славянофильство» имеет безусловно комически оттенок и возвращаясь к истории…

В.П.: Собственно, оно не было самоназванием. Это был ярлык, который Белинский попытался наклеить…

А.Т.: Да, совершенно верно. Более того, это оскорбительный ярлык, это такая «обзывалка» и как нередко бывает в истории философии с ироничными или оскорбительными прозвищами, она затем прирастает и более того, с определенного времени начинает использоваться как самоназвание. Но тут опять же история несколько сложнее. Дело в том, что сами представители данной группы называли себя, например, «московским направлением», они говорили о «русском направлении» и т.п., и когда Белинский употребляет слово «славянофилы» для обозначения данной общности — его задача во многом смешать понятия, смешать краски. Именно поэтому реакция многих славянофилов на Белинского будет после этого времени как реакция на бесчестного человека, или, как на фигуру сомнительную в своих поступках поскольку когда Белинский говорит о славянофильстве, он преднамеренно смешивает сторонников официальной народности, круг Шевырева и Погодина (который затем станет привычным нам как круг «Московитянина»), он смешивает Хомякова, Киреевского, Константина Аксакова, молодого Юрия Самарина – и все это вместе называет неким славянофильством.
И вот еще интересный момент в истории слов, о котором стоит напомнить: в привычном нам противопоставлении западничества и славянофильства «западничество», в свою очередь возникает подобным же образом, но уже как ответ «московского направленя» и оба слова не выражают как раз ключевого для мысли.

Для круга Белинского, Кетчера, Герцена, Боткина основным выступает не ориентация на «Запад», «Европу», а представление о наличии некой единой мировой культуры, некой единой логики мирового процесса, и, соответственно, о задаче для России включения в этот процесс, нахождения в нем своего места, точно также и для славянофилов как раз славянской тематика не является ключевой.
Именно поэтому сами представители этого круга называли себя именно «московским направлением» поскольку если мы возьмем ключевое, то да, вопрос о месте в истории — это вопрос фундаментальный для Хомякова, для Киреевского, для Аксакова, но это вопрос о месте в истории не столько славян вообще, сколько именно России. Да, в дальнейшем пространство расширяется…

В.П.: В дальнейшем это слово станет более точным обозначением того что будет у поздних славянофилов, и то не у всех…

А.Т.: Я бы сказал, менее точным — то есть речь пойдет о том, что для некоторых из представителей славянофильства ключевой станет идея славянского единства, для других она будет факультативной, будет находиться где-то на задворках. Да, разумеется представление о славянском мире, о его роли в истории оно общее представление…

В.П: Я вот о чем хотел спросить. Насколько я представляю себе, на этом раннем этапе идея этого панславянского братства единой славянской семьи если и существовала, то не было политической программой? Это более позднее изобретение?

А.Т.: Нет, не соглашусь. Собственно говоря, славянская идея возникает очень рано и быстро как имеющая политические составляющие, однако я бы подчеркнул несколько пунктов здесь. Во-первых, идея славянского единства это идея связанная с Коларом («Дочь славы»), эта идея приходящая вообще-то говоря с запада, от западных славян и там она изначально имеет политические импликации или, во всяком случае, получает их достаточно быстро. Более того, как раз идея славянского единства, идея панславизма это достаточно актуальная политическая задача в этот момент. Я напомню: основание кафедр славянских литератур в российских университетах, славянские путешествия Михаила Петровича Погодина с его официальными отчетами министру народного просвещения графу Сергею Семеновичу Уварову. Но как раз те кого мы традиционно называем славянофилами к этим идеям конечно близки, но все таки это немного другой круг. Не эти идеи находятся в центре мышления московских славянофилов, не они для них центральные.

В.П: У меня вот какой вопрос: можно ли сказать что вообще славянофильство, не в своих конкретных проявлениях, не в содержании но в замысле, идее не было чисто русским проявлением. Ведь так?

А.Т.: Да, совершенно верно. Более того, это достаточно типичное идейное явление для все истории центрально- и восточноевропейских национализмов. Напомню, что у Мирослава Гроха в его классической, естественно, в деталях оспариваемой, но удобной для первой прикидки трехстадийной концепции развития национализма первая стадия это культурный национализм. Вернее, сначала это академическое изучение, нащупывание почвы, затем это распространение на общество, и мы видим что и в центральной и восточной Европе возникают подобные объединения, подобные проекты, а проект этот очень прост.
Вопрос который его стимулирует: как возможно собрать нацию не исходя из государства, а каким образом образовать национальную общность, которая затем может стать государственной общностью, как возможна подобная простройка.

Если мы традиционно выделяем два типа национализмов — это естественно очень грубая прикидка, но на первый случай она для нас подойдет — мы привычно говорим вслед за Гансом Коном о двух типах национализмов: о западном и восточном национализме, и принципиальная разница здесь заключается в том, что западный, например французский национализм, он выстраивается через то что политическая общность уже есть, и члены этой политической общности — граждане — они являются частью одной нации, то есть если условно, если возьмем это в эктсремуме а то мы можем сказать что все граждане Франции являются французами.

Собственно как и это и провозглашается во французских конституционных текстах. Напротив, в восточных национализмах мы встречаем иную ситуацию. В качестве примера мы можем взять Германию первой половины XIX-го века когда Германии не существует как политического пространства, когда есть несколько десятков германских государств и при этом сказать что каждый гражданин германского государства является членом единой нации – неверно. Получается что мы должны сначала каким-то образом определить кто есть эти самые «немцы» (политически), мы должны сначала собрать нацию и затем эта нация должна получить свое государственное существование. Но если в Германии вариант будет через множество государств или, как будет говориться в общеизвестном поэтическом тексте: Германия простирается до тех границ, где звучит немецкий язык. Здесь потенциальная национальная граница мыслится совпадающей с языковой. В случае с многими восточноевропейскими национализмами мы увидим другую ситуацию: не объединения, а выделения.

Например, можем взять чешское национальное движение или словацкое — Якова Штура — там мы увидим ситуацию когда данная общность которой предстоит стать нацией, она погружена в другое политическое тело и ей необходимо сформироваться, и формирование здесь происходит через нахождение неких общих элементов того через что можно простроить идентичность. Это может быть религиозная идентичность, языковая принадлежность, культурная принадлежность и проблемы с которыми мы здесь сталкиваемся – это наличие национального отнесения как объективной рамки и субъективной. То есть иными словами вопрос не только в том кто воспринимает себя как немца или чеха, но и в том кого можно объективно оценить как немца чеха или русского, и соответственно объективно идентифицировав его в качестве чеха потребовать под него чешскости, потребовать от него соответствия данному принципу. Собственно, это очень ярко звучит у славянофилов когда речь идет о том что есть некие элементы «русскости» по котором мы можем объективно отнести данное лицо к русской общности и соответственно в качестве члена вот этого самого русского народа он должен вести себя соответствующим образом, он должен действовать подобающим образом, поскольку русскость здесь это одновременно то что мы можем объективно зафиксировать и то как надлежит действовать, как некий принцип, некий норматив. И это общий процесс для центральной и восточной Европы, где мы говорим о формировании национализма, ведь не случайно XIX век зачастую называют «веком наций». Процессы национального строительства здесь, разумеется, весьма разнообразны. Протекающие центральной и восточной Европе они включают в себя и славянофилов, которые будут частным случаем, частным проектом, одним из вариантов развития русского национального проекта, поскольку их будет несколько. Так вот славянофилы предложат один из них.

В.П: Спасибо!

А.Т.: Спасибо!