Сергей Эрлих

Уничтожение постоянной армии

культурный слой

Илл.: Трансляция — В.В. Верещагин. Апофеоз войны.

Стариковский «мем»: «уничтожение постоянной армии» декабристами – овладевает не только народными массами, но и, к стыду ученой корпорации, включается в картину мира некоторых наших коллег. Свежий пример, «декабристовИдение» Павла Кузенкова — историка-византиниста, доцента МГУ, «научного руководителя» помпезной выставки «Православная Русь. Романовы». На вопрос корреспондента «Экспертизы», шокированного тем, что декабристы, вместе с «ворами» из народа (в некоторых отношениях дворянские революционеры, оказывается, не так уж страшно от него далеки) Разиным и Пугачевым, объявлены организаторами экспозиции «врагами России», серьезный ученый отвечает анекдотом о жене-Конституции. Тем самым в суд истории переносится практика советской юстиции, дававшей «срока огромные» за анекдот о грустном еврее, севшем по 58-й статье после чтения правильных стихов с неправильными интонациями. «Научный руководитель» торжественного явления народу путинского извода уваровской триады не ограничивается шуткой затертого кремлевской пропагандой исторического юмора. Он приводит дополнительный, с его точки зрения неоспоримый, аргумент в пользу тезиса «декабристы – враги России»: «Берем проект манифеста несостоявшегося “диктатора” декабристов Сергея Трубецкого, читаем под пунктом шесть: “Упразднение постоянной армии”. Что это значило бы для России, нетрудно представить. Потом эти же черты проявятся у народовольцев, у революционеров начала двадцатого века: обман и авантюризм. <…> Неудивительно, что такие “антисистемные” движения всегда пользовались благосклонностью и щедрой поддержкой со стороны политических конкурентов России». В связи с тем, что господам присяжным заседателям исторического суда над декабристами лучше один раз увидеть, неопровержимая улика синтагмы «Уничтожение постоянной армии» заботливо обведена «красной нитью» фотошопа в факсимильном воспроизведении фрагмента т.н. «Манифеста», который редакторы «Экспертизы» поместили рядом с «декабристским» пассажем интервью Кузенкова. Мы видим, что идеологема трех революционных поколений внутренних «врагов России» и их духовных наследников из нынешней «антисистемной» оппозиции («Декабристы — первые на этом пути, затем был “разбуженный” Герцен и так далее, вплоть до нынешних “несогласных”»), которые щедро финансировались врагами внешними, покоится на скользком ките фальсификации, тиражируемой во всех видах СМИ господином Стариковым. Ложь, повторенная тысячу раз историком в штатском, становится правдой не только для «табула-разовых» зрителей федеральных каналов, но и для начитанного профессионального историка. Можно полагать, что византинист Павел Кузенков, разрабатывая «научную» концепцию выставки, настолько положился на «декабристоведа» Старикова, что текста т.н. «Манифеста» Трубецкого, за исключением неточно процитированного им «шестого вопроса», не читал. В противном случае историк, работающий с витиеватыми византийскими источниками не смог бы, не покривив душой, основывать свою православно-монархическую концепцию российского революционного движения на конспирологическом «исследовании» «Манифеста». Пропагандистская реальность уже превосходит самые кафкианские предположения. Пока «серьезные историки» дробят гранит науки в ведомственных малотиражках, «историки в штатском», через СМИ миллионного охвата, формируют историческую память нации в выгодном режиму образе осажденной крепости, которую необходимо перевести на военное положение. Мои ученые коллеги не раз, брезгливо поджав губы, заявляли, что профессиональному историку негоже унижаться до опровержений историков-дилетантов, и докторов наук сомнительной репутации. Казус Кузенкова свидетельствует, о последствиях подобной корпоративной стратегии. Бесстрастный взгляд на окружающий мир, приводит к тому, что мир пропаганды зачумляет башню из слоновой кости своими низменными пристрастиями. Отсутствие опасения влипнуть в стариковскую «историю» позволяет считать, что «научный руководитель» пропагандистской выставки решил порвать с непрестижным «саном» ученого и податься на (нельзя сказать «вольные», скорее – обильные) пропагандистские хлеба. Такой выбор – личное дело гражданина Кузенкова. Но сохранение им вместе с новым жизненным поприщем звания доцента МГУ не может не характеризовать моральный облик научной корпорации, которая мирится с многочисленными коллегами-«совместителями». Примирение профессиональных историков с г
нусной пропагандистской действительностью не означает, что режим собирается мириться с ними. Обременительная для экономики «трубы» наука – это Карфаген, который, при полном на сегодняшний день непротивлении научной стороны, обязательно будет уничтожен. Так и будем помалкивать, глядя на «уничтожение постоянной армии» исторической науки?