Алексей Саликов

Листая старые немецкие журналы

история вопроса

43367157

Листая старые немецкие журналы, не ожидаешь увидеть там русские имена. Но просматривая Kant-Studien 20-х – 30-х годов прошлого века, то и дело попадаешь на имена Степуна, Франка, Гессена, Шпета, Лосского, Бердяева. Что делают эти русские философы, в старых немецких журналах? Как оказались там? Все очень просто: «Кантовское общество» первой трети XX века, печатным органом которого и являлся Kant-Studien, было не просто обществом любителей Канта, но обществом людей, живо интересовавшихся философией в целом.  В том числе и русской философией.

Листая старые немецкие журналы, встречаешь отчеты региональных отделений «Кантовского общества», которые публиковались ежегодно. Региональные отделения общества часто приглашали самых разных философов, причем совсем необязательно с докладами по Канту. Темы могли быть самыми разными, главным был прежде всего интерес к докладчику и тому, что он собирается сказать.  Приведу лишь некоторые (далеко не все) названия докладов, с которыми отечественные мыслители выступали перед почитателями Канта: 22 февраля 1926 года, Халле – Федор Степун «Руководящая идея в современной России», 7 января 1926, Хаген – Семен Франк «Русская душа», 16 октября 1926, Минден – Семен Франк  – «Русское видение мира», 6 ноября 1926 года, Берлин – «Немецкая романтика и философия истории славофилов», 4 февраля 1927 года, Бреслау (ныне Вроцлав, Польша) – доклад Степуна «Христианская философия истории в России», 4 декабря 1928 года, Прага  (доклад в «Кантовском обществе» Чехословакии) – Сергей Гессен «Достоевский (трагедия добра)», 28 мая 1930, Прага – Лосский «Принцип наибольшего чувства бытия», 5 ноября 1930 года, Киль – Степун «Мировоззрение Достоевского». В 1929 году Франк даже публикует статью под названием «К метафизике души», представляющую, по сути, текст доклада, прочитанного русским философом в кельнском региональном отделении «Кантовского общества в ноябре 1925 года.

Алексей Саликов
Алексей Саликов

Листая старые немецкие журналы, обнаруживаешь весьма примечательные факты. К примеру, в списке новых членов «Кантовского общества», регулярно публикуемом в Kant-Studien. Так, в 1921 году членом «Кантовского общества» стал Георгий Гурвич (Dr. Georg Gurwitsch), проживавший тогда в берлинском районе Шарлоттенбург, в доме номер 56 на улице Фритчештрассе. Георгий (он же Жорж) Гурвич, правовед-международник по образованию, эмигрировал в 1920 году из России и впоследствии стал одним из ведущих французских социологов. А в списке новых членов за январь-май 1922 года значится Сергей Гессен (Dr. Sergius Hessen). В качестве места жительства также указан облюбованный русскими эмигрантами Шарлоттенбург (или Шарлоттенград, как в шутку его называли жители Берлина в 20-е годы XX века). В первой половине 1932 года в «Кантовское Общество» был принят профессор Тбилисского университета Шалва Нуцубидзе, который в 20-е годы несколько раз приезжал в Берлин с научными целями.

Листая старые немецкие журналы, натыкаешься на отчет о Втором Польском Конгрессе в Варшаве Ивана Мирчука (1891-1961). Мирчук не был русским. Философ, историк, филолог-славист, он родился в Восточной Галиции, в городке Стрый, который входил тогда в состав Австро-Венгрии (ныне Львовская область, Украина), изучал философию в Вене, после был профессором Украинского Научного Института (Берлин). Его отчет о Втором Польском Конгрессе в Варшаве содержит ряд весьма любопытных фактов относительно участия русских (помимо других славянских) философов в конгрессе. При этом он отдает должное отечественным мыслителям и считает делегацию русских философов наиболее сильной как по качеству, так и по количеству. После польской, разумеется. Так, в конгрессе принимали участие Бердяев с докладом «Метафизические вопросы свободы», Франк с докладом «Свобода действительности, бытие и познание», Лосский с докладом «Об условиях возможности эволюции», Гессен с докладом «Идея добра у Достоевского». Автор отчета отмечает глубину и оригинальность философской позиции русских философов.

Листая старые немецкие журналы, встречаешь краткое резюме весьма любопытного доклада все того же Ивана Мирчука. Доклад этот был им прочитан  перед членами берлинского отделения “Кантовского общества» и назывался «Славянская философия: основные черты и проблемы». В целом автор доклада находит достижения славян в философии намного более скромными по сравнению с их результатами в других интеллектуальных областях. По его мнению, у славян нет ни одного философа, чья система могла бы сравниться по значению с системами философов других европейских народов. Славяне, полагает Мирчук, мало интересуются метафизическими проблемами, если эти проблемы все-таки обсуждаются, то преимущественно с религиозной точки зрения, которая задает тон в славянском менталитете. Славянам, считает украинский философ, не хватает созидающего и организующего чувства, и столь характерного для немцев мощного размаха абстрактного мышления, а без этого, полагает он, невозможно построить целостную философскую систему. Мирчук находит подтверждение своего тезиса и в польской, и в чешской, и в русской литературе. Причины автор доклада видит и в трудных материальных условиях, в которых исторически проходила интеллектуальная жизнь славян, и в недостатке традиции, организационной связи между старым и новым, и в малом или полном отсутствии доверия к результатам других славянских философов. Мирчук полагает, что философское мышление у славян имеет не вертикальную, а горизонтальную тенденцию, оно стремится не в высоту, а в ширину. Оно не концентрируется в головах отдельных гениев, но достигает относительно высокого уровня в широких кругах общества, даже в широких народных массах. Философия у славян принимает форму системы практической философии, соотнесенной с конкретной действительностью, а оригинальная эстетика отражается в утонченном народном искусстве. Мышление славян находит свое выражение не в относительно скромной специальной литературе, но преимущественно в художественной литературе. Вряд ли кто-то возьмется оспаривать философское значение таких мыслителей, как Толстой, Достоевский — в русской, Мицкевич, Стовацки, Красински — в польской литературе и многих других. В центре философского интереса славян находится не познание, его возможности  и границы, но в первую очередь человек и его судьба, человеческая жизнь и ее смысл. Не сфера бытия, но сфера долженствования имеет значение для славянского мыслителя, который посвящает свои силы не спекуляции, но практической философии. Из этой главной характеристики славянской философии проистекает  тенденция славян к практической реализации результатов теоретической философии и в дальнейшем установление своего рода продуктивной гармонии между жизнью и учением, между словом и делом. Поэтому граница между двумя областями человеческой деятельности часто становится иллюзорной, что имеет следствием, что теория «загрязняется» практическими элементами, а практика из-за идеализирующих моментов становится ненужной. Мирчук отмечает преобладание у славян эмоционального элемента над рациональным, а также впадение в крайности. Другой характерной стороной славян, по мнению украинского мыслителя, является мистицизм, своего рода мечтательность. Он в значительной мере отличается от немецкого мистицизма, главным компонентом которого является проникновение в глубину человеческой души, как, например, у таких немецких мистиков, как Экхардт. Мистицизм образует переход к другой черте, к глубокой религиозности, которая играет доминирующую роль в психической жизни всех славян. Из всего этого проистекает весь комплекс философских вопросов, к которому славянские философы обращались в 19 веке и который можно обозначить как «мессианизм». Он нашел наибольшее выражение в польской литературе 19 века, но и русской мысли не был чужд: славянофилы во главе с Хомяковым, западники во главе с Герценом; Чаадаев, Толстой, Соловьев, евразийство, коммунизм. Иван Мирчук приходит к выводу, что западная философия лишь с большим трудом приживается у славян, и поэтому славянским народам необходимо развивать свой, органически им присущий способ философствования и свою философию.

Листая старые немецкие журналы, находишь целую серию рецензий и обзоров, посвященных работам различных русских философов. Их появление связано, по всей видимости, с ростом интереса к России в Германии после Первой мировой войны, двух революций и установления Советской власти. В 20-е годы прошлого века многие работы русских философов переводятся на европейские языки. Не последнюю роль в этом сыграло и то, что отечественные мыслители, оказавшись на Западе, вынуждены были искать пути к читателям тех стран, в которых они надеялись обрести новую Родину. Немецкие же любители философии  были заинтригованы «загадочной русской душой» и «русским бунтом — бессмысленным и беспощадным» и с интересом читали рецензии на работы русских мыслителей: на книгу Николая Бердяева «Смысл творения», вышедшую в немецком переводе в 1927 году (на русском она вышла в 1916 году); на работы Льва Шестова «Толстой и Ницше» (1923 году), «Достоевский и Ницше. Философия трагедии» (1924); «Potestas clavium (Власть ключей)» (1926);  на книгу Сергея Булгакова «Трагедия философии» (1927); на книгу Лосского «Справочник по логике» (1923), которая вышла на немецком языке в переводе  В. Сеземана; на работу В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»; на издаваемый  Яковом Клацкиным словарь «Философское сокровище древнего и нового еврейского языка»; на книгу ленинградского профессора Щербатского «Буддистская логика». Книге последнего, кстати говоря, рецензент, кенигсбергский профессор фон Глазенапп, дает очень высокую оценку и упоминает и другие работы Щербатского, посвященные буддизму.

Много интересного, оказывается, можно узнать о русской философии, листая старые немецкие журналы…