Борис Хазанов

«НАШ ПРАВОСЛАВНЫЙ МЕРСЕНН…»

долг памяти, история вопроса, культурный слой.

 Илл.: «Погост Любятово.» Владимир Турбасов. 1914 г.

С.С.Бычков и В.Г.Перельмутер

ОТ РЕДАКЦИИ:  Протоиерей Александр Мень называл священника Сергия Желудкова «Наш православный Сократ». При всей лестности этой оценки с ней не вполне согласен Геннадий Моисеевич Файбусович, столь же хорошо знавший отца Сергия. Мнение этого  блестящего  прозаика и переводчика,    известного   большинству читателей  под именем Бориса Хазанова или Геннадия Шингарева, было  записано в июле  2014 года в Мюнхене. Встреча с ним была организована при содействии наших  авторов – Вадима Перельмутера  и Сергея Бычкова.

Отец Сергий Желудков и Татьяна Дроздова на берегу реки Псковы в Любятово.

Одним из поводов для  этой  публикации стала сохраненная  Сергеем Сергеевичем и предоставленная  нам  редкая фотография отца Сергия, на которой он запечатлен вместе Татьяной    Дроздовой. Именно Татьяна  Гавриловна  заботилась об отправленном за штат и негласно сосланном в Псков священнике,  она же и передала   для хранения «до лучших времен»   это фото  в числе прочего вместе с  желудковским   архивом  Сергею Сергеевичу Бычкову.

Время и история страны добросовестно  сопроводили  судьбу Татьяны Гавриловны тяжелыми испытаниями, что  усугубило ее и без того непростой  характер. Однако за внешней резкостью  отец Сергий видел  самые высокие духовные достоинства своего друга.

Письмо Татьяны Дроздовой Сергею Бычкову.

Она в свою очередь ясно осознавала  важность сохранения каждого оставшегося после отца Сергия  документа.

Письмо Татьяны Дроздовой Сергею Бычкову.

В этом понимании она нашла в С.С.Бычкове своего безусловного союзника, полностью исполнившего ее просьбу о необходимости сбережения архива С.А.Желудкова.

Второй  причиной  публикуемых  нами воспоминаний об отце Сергии стала  дата  приближающегося  90-летнего юбилея Геннадия Моисеевича Файбусовича (16.01.2018). Кто-то, возможно, не увидит в предлагаемом тексте «ничего  нового», сочтет его  не заслуживающим внимания и т.п.   Ничего не поделаешь,  таково состояние  современного человека, что вынесенный на поверхность бесконечных потоков  информации,  приучившись ценить преимущественно ее,    он зачастую не в силах справиться с этой склонностью  и погрузиться в понимание подлинной  глубины жизни. Сосредоточение  на самом важном    требует  личной остановки. Такой, например,  когда  внезапная   смерть близкого человека  приводит нас к могильной яме и оставляет в неподвижной тишине вернуться  к мыслям о самом важном. Тогда   мы начинам   понимать  многое, в том числе,   значение совершенно простых слов любви и благодарной  молитвенной памяти об ушедшем, масштаб и значение его личности.   К  этому же  нас может развернуть и собственная долгая жизнь, да  так, что нам  открывается смысл привычного   выражения  «впечатляющий  возраст». Именно поэтому, человек очень впечатляющего жизненного и творческого возраста – Геннадий Моисеевич Файбусович,  предпочёл сказать об отце Сергии только то, что запечатлено, т.е. впечатано   в  его память.  И сказал  он очень просто, с огромной любовью  и уважением к памяти о  незаурядном человеке. Один из лучших наших эссеистов  Борис Хазанов  легко мог приправить сказанное  чем-то необычным, «новым»,    всякий заглянувший на  сайт с его произведениями,    легко убедится  в широчайшей эрудиции  и таланте  автора.  Кстати, тем, кому имя Хазанова-Файбусовича  по каким-то причинам осталось  пока   неизвестным,  советуем  обязательно это  сделать: Персональный сайт Борис Хазанова.

ВЛАДИМИР ШАРОНОВ.

ТЕКСТОВАЯ ВЕРСИЯ ВОСПОМИНАНИЙ:

Священник Сергий Желудков.

Меня познакомили с Сергеем Алексеевичем Желудковым супруги Барабановы — Евгений Викторович и его  жена Люда. К тому времени я уже знал и  слышал это имя. Они привели его один раз ко мне домой, это был его первый визит. В дальнейшем он бывал у меня еще, и мы как-то постепенно сблизились, что было как-то  естественно. Тогда с моей точки зрения было главным и, может быть, решающим то, что  Сергей Алексеевич Желудков, или, как все его тогда называли,   отец Сергий,  был одним из известных диссидентов или инакомыслящих. Это было время, когда стала распространяться, начавшаяся еще раньше, в 60-х годах, самиздат. Иначе  говоря, это была  не официальная, не разрешенная и более или менее свободомыслящая русская словесность, представленная самыми разными жанрами, в том числе и эссеистикой, и философией, и богословием, а также литературной критикой. Я примкнул к этому движению как-то естественно, как писатель, как беллетрист, несмотря на то, что  совсем недавно был освобожден из лагеря и, казалось бы, уже был научен  опытом преследований и тому подобное.  Конечно, самиздат — это совершенно особая тема, я сейчас  буду, вероятно,  подробно ней говорить. Воспоминания о самиздате это для меня воспоминания о литературной юности…

Сергей Алексеевич обладал  способностью привлекать к себе людей, и  уже на моих глазах он сделался центром такого кружка московских интеллигентов, интересовавшихся более или менее теми проблемами, которые его занимали. Речь шла о тогдашней роли христианства в жизни, в мире и в Советском Союзе. При этом речь шла совсем не обязательно о людях, которые были близки к церкви или были верующими, это были самые разные люди. Я тоже к этим кругам собственно не принадлежал, они для меня были главным образом почти исключительно представлены именно фигурой Сергея Алексеевича Желудкова.

Сергей Алексеевич был активным участником этого литературного и правозащитного движения,  автором  многих работ, которые стали постепенно известны, таких, например, как «Литургические заметки».  И, что не менее важно, он был организатором  очень интересных переписок.

Обложка одной из книг, изданных «Тамиздатом» на основе переписки, организованной отцом Сергием Желудковым.

В  одной из них, которая носила условное название «Христианство и атеизм», я имел честь участвовать. Сергей Алексеевич привлек меня  в эту переписку, и так как каждый участник, ничего не зная о других, получал вместо подписи определенную литеру, то я получил букву «Р». Сам Сергей Алексеевич писал, участвовал, писал в этой переписке, писал под литерой «А».

В это организованной им переписке  он был тем, чем в свое время, когда-то давно, в XVII веке во Франции   был Человек-журнал.  Марен  Мерсенн,  как известно,  получал письма от всех сколь либо заметных тогдашних ученых в Европе и пересылал их  друг другу. Это стало   началом научной журналистики в Европе и то, что  Лейбниц  называл «Республикой философов и ученых».

Переписка, которую создал, и которой руководил отец Сергий, была, можно сказать, Республикой свободной мысли.  В дальнейшем она оказалась за границей,  и была издана. Кроме этого, отец Сергий  занимался широкой перепиской по вопросам духовной личной и общественной жизни  еще и с другими людьми  за пределами этой  книжки. Он также подписывался под письмами протеста против преследований инакомыслящих, против арестов, вообще вел себя необыкновенно отважно.

Я помню, как он, обладавший прекрасным чувством юмора, говорил о том, что когда из Пскова уезжает в Москву, то  предупреждает местный орган или местное управление тайной полиции  КГБ, что уезжает. И  говорил, что как только он покинет Любятово и появится в столице, в Псков  поступит сигнал из Москвы, дескать, куда вы смотрите и так далее. А они смогут ответить: «А мы в курсе дела».

К этому можно добавить, что диссидентское движение, весь этот круг людей, вся тогдашняя атмосфера содержала в себе очень много комичного. Когда сейчас вспоминаешь, то чувствуешь, что известная, известная доля героизма или авантюризма, которая была свойственна людям, подчас рисковавшим всем, буквально всем.  Тем не менее, эти качества не исключали комизма многих ситуации, как это всегда бывает в замкнутых  сообществах. Там  давал себя  и определенный даже какой-то немножко смешной карьеризм и  соперничество,  создавались группы и кружки… Вся компания была действительно расколота,  потому что существовало чисто политическое инакомыслие, существовало религиозное, национальное или националистическое инакомыслие  и  всякое другое. И существовал очень большой интерес среди тех людей, которые окружали Сергея Алексеевича, и не исключая его самого, к современному западному богословию.

Та самая книга Г.Кюнга в 1700 страниц.

И я по поручению Сергея Алексеевича и  Евгения Барабанова  переводил  статьи  и  книги, некоторых ставших тогда известными, немецких тогдашних, западно-германских теологов —  Ганса Кюнга, Дитриха Бонхёффера, Карла Ранера  и др. Это был так  называемый «Тамиздат». Я помню эту  книгу Ганса Кюнга «Быть христианином». Она  вся  была отпечатано с машинописи.  А переплела и  перепечатывала все Люда Барабанова,  около 2-х тысяч страниц.

Кстати сказать, Сергей Алексеевич Желудков  был прекрасным стилистом. Он  замечательно владел русским литературным языком. Это надо особо подчеркнуть, имея в виду то, что большинство пишущих по-русски сейчас, да и в то время,  не очень-то хорошо знали и знают русский язык.  Это было владение русским языком, прекрасное знание языка, причем, не академического, не обязательно такого профессорского или типичного, близкого к типичному интеллигентскому жаргону, а именно подлинного, того великорусского языка, который сейчас почти исчез. Она простиралась не только на его письменную речь и на его устную речь. Вообще это был человек, который соединял в себе настоящую народность и рафинированную интеллигентность. Он был прекрасно воспитан, он излучал действительно культуру и человечность.

Я помню, когда он пришел к нам уже без сопровождающих,  ему открыл дверь мой сын, тогдашний школьник, Сергей Алексеевич посмотрел на него —  ни сверху вниз, потому что он был не высокого роста, —  а представился. Он, поклонился слегка  перед этим желторотым хозяином: «Священник Желудков».

Еще он знал цену шуткам и юмору, ему было совершенно чуждо такая, такая, знаете ли, сладкоречивость, которая, которая была свойственна  некоторым его церковным коллегам. Как известно, Сергей Алексеевич находился в разладе с официальной церковью и даже был лишен права служить. Это мне было очень понятно, несмотря на то, что я был человеком  для  церкви сторонним.

Я бы подписался под  такими словами, что Сергей Алексеевич  был, может быть, святым или «кандидатом в святые», Хотя для  меня   слово  «святой»   не из моего лексикона,   я понимал, что имелось в виду, когда о  нем кто-то так говорил. Сергей Алексеевич производил  впечатление человека очень высоких духовных достоинств. А   его  тонкая, почти незаметная   ироничность, в том числе и к себе,  только усиливал очарование его личности.

В.И.Шаронов и Г.М.Файбусович.22.07.2014. Мюнхен.

С видеозаписью воспоминаний Г.М.Файбусовича

МОЖНО ОЗНАКОМИТЬСЯ ЗДЕСЬ:

Публикацию подготовил Владимир Шаронов.

СВЯЗАННЫЕ ПУБЛИКАЦИИ: 

СВЯЩЕННИК СЕРГИЙ ЖЕЛУДКОВ

ОТЕЦ СЕРГИЙ ЖЕЛУДКОВ И АНАТОЛИЙ ВАНЕЕВ