Poetische Erzeugnisse der Russen. Ein Versuch von Karl Friedrich von der Borg. Erster Band. Dorpat, 1820. Gedruckt bei J. C. Schünmann, Universitätsbuchdrucker. 8°. 8 Bl., 354 S.

Автограф Эсперансы Сильвестр: «Espérance Sylvestre bekommen von meinem lieben Jukoffsky Paulovsky den 20. Juni 1825» [«Эсперанса Сильвестр получила от моего дорогого Жуковского, Павловск, 20 июня 1825 г.»]

Первая антология русской поэзии на немецком языке, переведенная немецким поэтом и переводчиком Карлом Фридрихом фон дер Боргом (1794–1848) и изданная в Дерпте в двух томах (1-й том вышел в 1820 г., 2-й – в 1823 г.). В оглавлении даны как оригинальные русские названия каждого стихотворения, так и их переводы. В 1-й том вошли переводы из Ломоносова, Державина, Дмитриева, Мерзлякова, Петрова, Карамзина, Жуковского, Батюшкова, Долгорукова, Муравьева, Вяземского, Капниста, Орлова, Востокова, Нелединского-Мелецкого, Хованского, Николева, Милонова и из русских народных песен. Автором большинства переводимых стихов (6) был В. А. Жуковский, по инициативе которого и была издана эта немецкая антология.

Экземпляр книги, принадлежавший великому русскому поэту В. А. Жуковскому (1783–1852) и (согласно владельческой записи) подаренный им воспитательнице дочерей великой княгини Марии Павловны Марии и Августы (будущей императрицы Германии), позже – по рекомендации А. И. Тургенева – воспитательнице дочери министра народного просвещения Уварова швейцарке Эсперансе Сильвестр (1790 – после 1853). Автограф Э. Сильвестр точно указывает как имя дарителя («Жуковский»), так и дату и место, где ей был сделан этот подарок: «Павловск, 20 июня 1825 г.». Как известно, В. А. Жуковский был воспитателем престолонаследника, будущего царя Александра II, преподавал также русский язык его жене Александре Федоровне и поэтому часто находился в Павловске. Хронология его жизни подтверждает, что в июне 1825 г. он действительно был в Павловске.

Будучи доверенным лицом великой герцогини Марии Павловны, Э. Сильвестр относилась к кружку ближайших друзей И. В. фон Гёте в Веймаре (И. П. Эккерман, К. Л. фон Кнебель, веймарский канцлер Ф. фон Мюллер, с которыми она состояла в многолетней переписке, известны также письма к ней самого Гёте). Она была гражданской женой швейцарского просветителя, писателя и политика Карла-Виктора Бонштеттена (1745–1832). Одним из наиболее известных писем Э. Сильвестр является ее письмо к канцлеру Ф. фон Мюллеру от 6 марта/23 февраля 1837 г. из Петербурга с объективным и сочувственным описанием обстоятельств дуэли и смерти А. С. Пушкина, позволяющим установить, что она была лично знакома и с самим Пушкиным и с кругом его ближайших друзей: князем П. А. Вяземским, В. А. Жуковским и А. И. Тургеневым. По рекомендации того же А. И. Тургенева, она была вхожа в дом Ф. В. Й. Шеллинга (см. ее упоминание в письме Шеллинга Тургеневу от 21 сентября 1833 г.). Э. Сильвестр была человеком редчайшей просвещенности и культуры, достойной собеседницей и корреспондентом своих великих друзей и современников как в Западной Европе, так и в России. Письма ее хранятся в архиве Гёте и Шиллера в Веймаре, а вся ее переписка вскоре выйдет в Швейцарии (Espérance Sylvestre: Briefwechsel mit Karl Ludwig von Knebel, Johann Peter Eckermann und Staatskanzler Friedrich von Müller. Hg. und kommentiert von Doris und Peter Walser-Wilhelm. Reihe: Bonstettiana. Historisch-kritische Ausgabe der Briefkorrespondenzen Karl Viktor von Bonstettens und seines Kreises (1753–1832), Ergänzungsband Sylvestriana. 2014). Тем самым даже российским историкам и литературоведам ее имя пока еще малоизвестно, а, следовательно, неизвестен и полный круг ее друзей, знакомых и корреспондентов из России. В этой области предстоят большие открытия, связанные с золотым веком русской поэзии. Даже публикатор ее письма о смерти Пушкина Р. Ю. Данилевский (Э. Сильвестр и ее письмо о Пушкине // Временник Пушкинской комиссии. 1975. Л.: Наука, 1977. С. 5–14), о ее встречах с В. А. Жуковским писал как о возможных и предположительных. Настоящий экземпляр антологии русских поэтов с сообщением Э. Сильвестр о том, что это подарок Жуковского, позволяет говорить об их знакомстве, по крайней мере с 1825 года, как об установленном факте биографии великого русского поэта.

А. И. Тургенев рекомендовал ее своему другу князю П. А. Вяземскому следующими словами (обратный перевод с немецкого):

«Познакомься с ней, она умна, добра, учена и воспитывала дочь великой княгини Марии Павловны; она общалась с Гёте, скрасила последние дни Бонштеттена, привела в порядок его бумаги, а сейчас занимается астрономией». И друг Пушкина не ошибся. В этом нетрудно убедиться, прчитав провидческие слова из ее письма канцлеру Ф. фон Мюллеру о смерти Пушкина: «С.-Петербург, 6 марта/23 февраля 1837 г.

12 градусов мороза.

Не правда ли, можно сказать, милый и бесценный друг, что нас разделяют все полярные льды, и я хотела бы Вас спросить: «Живя в мире своих мыслей, встретите ли Вы меня в какой-нибудь из них?». После того как мы так близко узнали друг друга, я не перестаю жалеть, что не вижу Вас; присутствие Ваше дополнило бы все те маленькие п большие радости, которые я пережила во время путешествия по Европе, закончившегося лишь третьего ноября; удовлетворенная прошедшим, умея довольствоваться настоящим, которое наполнено у меня множеством обязанностей, как живо ощущала я иногда отсутствие Китти, Константина, как чувствовала отсутствие писем от Вас, отсутствие известий из милого Веймара, ставшего таким мне близким благодаря превосходным друзьям, которых я там обрела, и верности в дружбе, которую жители Германии возвели в культ.

[…]Если мы, как говорят, возвратимся в Мариенбад весной, мне не поверится, что я провела зиму в Петербурге; здесь я живу своими воспоминаниями, которые, мне кажется, удаляют и отделяют меня от окружающего общества, где находят тысячу любезностей для меня, когда я там появляюсь, но, поскольку мне приходится бывать там мимоходом, гораздо больше подлинной радости приносят мне мысли о тех отсутствующих, кого я люблю, а не приобретение новых знакомств, которые так и останутся поверхностными. Единственное событие глубоко затронуло меня этой зимой по сопровождавшим его печальным обстоятельствам и по горестным сожалениям, которые оно вызвало у всех друзей поэзии, ибо, как Вы несомненно знаете, Россия потеряла своего Орфея. И можно добавить:

Музы, в этот скорбный миг

Возложите торжественный венец,

Который подобает его саркофагу.

Пушкин умер в возрасте Рафаэля, Байрона; сколько творений, сколько мыслей поглощено могилой! Среди всех поэтических талантов, которые блистают ныне на земле, Пушкин, я думаю, был первым из первых гениев. Он напоминал Байрона; ирония, сарказм, сомнение, сомнение гения, это всепожирающее пламя, соединяются в его стихах, форма которых так прекрасна, что выражение совершенствует мысль. Сосланный на Кавказ за вольности, которые выходили за пределы всех вольностей поэтических, он был возвращен императором Николаем, который встретил его очень хорошо и отнесся к нему скорее как отец, чем как монарх. Но нет на свете силы, кроме бога, которая могла бы повелеть потомкам: «Станьте тихими реками!», Пушкин, гражданин, супруг, отец, замкнутый в тесном кругу общественных обязанностей, которые он мог исполнять лишь обретя независимость, часто отказывался от них с тяжелым и горьким чувством, сдерживаемый, однако, отсутствием состояния, друзьями, милостями императора, который назначил его преемником Карамзина. Не имея возможности в таком положении отдаться порывам своего гения, он отдался порывам своих страстей, которые в конце концов были возбуждены самым подлым способом с помощью анонимных писем, а эти явились, как полагают, трусливой местью за сатирические стихи, которые он порой бросал в общество под видом переводов с латинского; намеки были слишком очевидными и колкими, чтобы нельзя было догадаться, кого именно он хотел заклеймить, и заклеймить по справедливости. В этих письмах пытались разбудить его ревность к красавице-жене, он был вынужден вызвать на дуэль г-на д’Антеса, кузена г-на Паппенгейма, на которого ему указывали письма. За три недели до этого г-н д’Антес женился на мадемуазель Гончаровой, его свояченице, жившей в его доме, для того чтобы усыпить его подозрения п полностью убедить, что он посещал его ради нее, а не ради его жены. После женитьбы несколько дней прошли спокойно, но его не пожелали оставить в покое, новыми письмами смущая его душу; он был не в силах сопротивляться демону, толкавшему его к гибели. Дуэль состоялась 27 [января] / 8 февраля; одного мгновения было достаточно, чтобы жизнь его оборвалась; три дня, которые он еще прожил, были только затянувшейся агонией. Г-н д’Антес под судом, но разве не правильнее было бы сказать, что анонимные письма так же сократили его дни, как и роковая пуля, вызванная ими!

Надеюсь, великой герцогине не известно обстоятельство, столь позорное для общества и тем более для того общества, которое называется хорошим. Я слышала мнение, что о Пушкине едва ли стоит жалеть, эти слова заставляют меня содрогаться. Поэзия — это первооснова народного сознания, то, что рождено самой землей, что объединяет в себе способности народа, его потребности; поэт — это голос всех вместе и каждого в отдельности, для ума, для сердца он — то же, что лемех плуга для почвы; он заставляет ее приносить плоды, чем бы она ни была — золотым илом или глиной; он выполняет божественную миссию. Как же не оплакивать гибель этих посланцев небес, особенно когда голосу их внимал весь народ, как это было с Пушкиным; зачем касаться их мимолетных слабостей, если их бессмертные голоса отзовутся в будущих веках; как не сказать себе, что нет такого высокого суда, который был бы вправе судить гения! Оплакивать эти потери, преодолевать их последствия, не давая воли гневу, — так следует поступать современникам великих людей. Но, боже мой, как поведение огромного большинства не похоже на это; считается, что разум, здравое суждение должны быть принадлежностью высоких сфер, тогда как, к сожалению,6 мы слишком часто видим обратное […]

Но куда завела меня скорбь о безвременной кончине Пушкина, который покоится ныне рядом с предками в фамильном склепе, в Псковской губернии. Г-н Тургенев, которого Вы часто видели в Веймаре, сопровождал его останки. Император принял на себя заботу о его двух сыновьях, которые будут воспитываться в Пажеском корпусе. Он установил пенсию для его вдовы и двух маленьких дочерей; говорят даже, что он пожелал, чтобы его сочинения были изданы за счет казны для оплаты долгов, оставленных Пушкиным. Когда я беседую с Вами, я так полагаюсь на Вашу дружескую снисходительность, милый и бесценный друг, что для Вас мое перо затрагивает предмет, который интересует меня сильнее всего, и согласитесь, что, если пишешь Вам, невозможно не думать о поэте и поэзии […]

21/9 марта.

Еще раз привет Вам, милый и бесценный друг; курьер отправится лишь завтра, поэтому я до нынешнего дня не запечатывала письмо […] Вчера вечером я имела удовольствие принимать у себя г-на Тургенева. Ему посчастливится в июне месяце посетить Веймар. Вы [сможете] поговорить с ним о его друге Пушкине, оставшиеся сочинения которого, как он мне [сказал], только что изданы в четырех томах; <он мне> сказал, что там есть превосходные вещи, которыми мог бы обогатиться немецкий язык. До нынешнего времени Россия заимствовала у других, теперь наступил момент, когда народы Запада смогут воспользоваться ее плодами, семена которых они ей подарили, плодами, которые, приобретя местный вкус, откроют нам сокровенную историю этой обширной страны, историю всех ее забот и ее поэтического сознания. Видите, что значит для меня возможность говорить с Вами и читать Ваши строки; с особенным удовольствием надеюсь вскоре прочесть, что у Вас все благополучно. Goodbye, простите мне мои каракули и вспоминайте иногда о Вашем преданном друге Сперанце».

 Упоминания Э. Сильвестр в ПСС В. А. Жуковского:
Т. XIII, 291, 292, 566; Т. XIV, 367